Незнакомец в зеркале

Доктор Уилсон бросил взгляд на часы.

Осталось двадцать секунд. Сердцебиение отсутствует.

Пятнадцать… четырнадцать… Сердцебиение отсутствует.

Приближался момент, когда надо будет принять решение. Может быть, они и так опоздали, и повреждения мозга уже не избежать. В этих делах никогда нельзя быть полностью уверенным. Ему приходилось видеть больничные палаты, полные несчастных созданий с телом взрослого человека и разумом ребенка, а то и хуже.

Десять секунд. Пульса нет, даже тоненькой ниточки, которая дала бы ему надежду.

Пять секунд. Уилсон принял решение и надеялся, что Бог поймет и простит его. Он отсоединит провод, скажет, что ребенка спасти было невозможно. Никто не усомнится в его действиях. Он еще раз пощупал кожу ребенка. Она была холодной и липкой.

Три секунды.

Доктор смотрел на ребенка, и ему хотелось плакать. Такая жалость. Девочка-то хорошенькая. Она бы выросла и стала красивой женщиной. Интересно, как могла бы сложиться у нее жизнь. Вышла бы замуж и нарожала детей? Или стала бы художницей, или учительницей, или служащей в какой-нибудь компании? Была бы богатой или бедной? Счастливой или несчастной?

Одна секунда. Сердце не бьется.

Ноль секунд. Сердце не бьется.

Ноль секунд.

Уилсон протянул руку к выключателю, и в этот момент сердце ребенка забилось. Одно неуверенное, неровное сокращение, еще одно, и вот уже сердцебиение стабилизировалось, стало сильным и ровным. Находившиеся в операционной отреагировали одобрительными возгласами и поздравлениями. Доктор Уилсон их не слушал.

Его взгляд был прикован к часам на стене.

Мать назвала ее Жозефиной, в честь живущей в Кракове бабушки. Второе имя было бы слишком претенциозным для дочери польки-белошвейки из Одессы, штат Техас.

По непонятным для миссис Чински причинам доктор Уилсон настоял на том, чтобы через каждые шесть недель Жозефину приносили в больницу на осмотр. Заключение каждый раз было одним и тем же: с ней, по-видимому, все было нормально.

Только время покажет.

3

В День труда летний сезон в горах Катскилл закончился, и Великий Мерлин остался без работы, а вместе с ним и Тоби. Теперь он волен идти куда хочет. Но куда? У него не было ни дома, ни работы, ни денег. Решение явилось само собой, когда одна дама из отдыхающих предложила заплатить ему двадцать пять долларов, если он отвезет на машине ее с тремя маленькими детьми из Катскиллов в Чикаго.

Тоби уехал, не попрощавшись ни с Великим Мерлином, ни с его вонючим реквизитом.

Чикаго в 1939 году был процветающим, открытым городом. Здесь все имело свою цену, и тот, кто знал что почем, мог купить все, что угодно – женщин, наркотики, политических деятелей. Здесь работали сотни ночных клубов на любой вкус. Тоби обошел их все до одного, начиная с большого и наглого «В Париже» и кончая небольшими барами на Раш-стрит. Ответ он получал везде один и тот же. Никто не хотел нанимать сопливого юнца в качестве комика. Время Тоби истекало. Пора ему было браться за осуществление того, о чем мечтала мама.

Скоро ему исполнится девятнадцать лет.

Один из клубов, в которых околачивался Тоби, назывался «По колено». Публику там развлекали трое уставших музыкантов, опустившийся и всегда пьяный пожилой комик и две выступавшие в стриптизе девицы, Мери и Джери, которые в афишах представлялись как сестры Перри и, что самое смешное, действительно были сестрами. Они находились в возрасте между двадцатью и тридцатью годами и смотрелись довольно привлекательно, невзирая на налет дешевизны и неряшливости. В один из вечеров Джери подошла к стойке бара и уселась рядом с Тоби. Он улыбнулся и вежливо сказал:

– Мне нравится ваш номер.

Джери повернулась, чтобы взглянуть на него, и увидела простоватого парнишку с детским лицом, слишком юного и слишком бедно одетого, чтобы представлять для нее интерес. Она равнодушно кивнула и хотела было уже отвернуться, но тут Тоби встал. Джери уставилась на красноречивую выпуклость на его брюках, потом повернулась и еще раз взглянула в простодушное мальчишеское лицо.

– Господи, неужели это все настоящее?

Он усмехнулся:

– Есть только один способ это узнать.

В три часа ночи Тоби был в постели с обеими сестрами Перри.

Все было тщательно спланировано. За час до начала шоу Джери привела пожилого комика, который был азартным игроком, в одну квартиру на Дайверси-авеню, где шла игра в кости. Увидев это, он облизнул губы и сказал: