Незнакомец в зеркале

Двое мужчин стояли и смотрели на лежащую на кровати фигуру.

– С ней все будет в порядке? – спросил Терралио.

– Конечно, – заверил Алан.

– Ты действительно умеешь их находить, – восхищенно сказал Терралио. – Она просто потрясающая. Лучше у меня еще не было.

– Рад это слышать, – ответил Алан и протянул руку.

Терралио вытащил из кармана толстую пачку банкнот и отделил две из них.

– Вот возьми. Не хочешь зайти к нам на небольшой рождественский обед? Стелла будет рада тебя видеть.

– Не могу, – сказал Алан. – Провожу Рождество с женой и детьми. Улетаю ближайшим рейсом во Флориду.

– Чертовски клевая выйдет на этот раз картина, – кивнул Терралио на лежащую без чувств девушку. – Как бы ее назвать в титрах?

Алан усмехнулся.

– А почему бы не взять ее настоящее имя? Жозефина Чински. Когда картина пойдет в Одессе, то доставит всем ее друзьям истинное наслаждение.

23

Все ложь и обман! Время – это никакой не друг, врачующий все раны; время – это враг, уродующий и убивающий молодость.

Времена года сменяли друг друга, и каждый сезон приносил новый «урожай продукции» для Голливуда. Конкуренты прибывали на попутных машинах, мотоциклах, поездах и самолетах. Все они были восемнадцатилетние, длинноногие и гибкие, со свежими молодыми лицами и белозубыми улыбками, которые не нуждались в коронках. И с появлением каждого нового «урожая» Джилл становилась на год старше. Шел 1964 год, ей исполнилось двадцать пять лет.

Сначала случай со съемками порнографического фильма не на шутку испугал Джилл. Она жила в страхе, что какой-нибудь режиссер узнает об этом и занесет ее в черный список. Но проходили недели, потом месяцы, и Джилл постепенно перестала бояться. Но она изменилась. Каждый проходящий год оставлял на ней свой отпечаток, налет жестокости – что-то вроде годовых колец дерева. Она начала ненавидеть всех тех людей, которые не хотели дать ей шанс играть, людей, дававших обещания, которые они никогда не исполняли.

Джилл поменяла уже много мест с монотонной, неблагодарной работой. Она работала секретарем и регистратором, поварихой в буфете и приходящей няней, натурщицей и официанткой, телефонисткой и продавщицей, – и все в ожидании «вызова».

Но «вызова» по-прежнему не было. И Джилл все больше ожесточилась. Время от времени ей перепадали немые роли или роли, состоящие из единственной фразы, но дальше этого дело не шло. Она подходила к зеркалу и читала там послание Времени: «Торопись!» Смотреть на свое отражение – все равно что оглядываться на пласты прошлого. Это была все та же молодая девушка, которая приехала в Голливуд семь бесконечных лет тому назад. Но уже различимы стали мелкие морщинки в уголках глаз и более глубокие линии шли от крыльев носа к подбородку как предупредительные сигналы убегающего времени и несхваченного успеха, как памятные отметины всех бесчисленных и печальных маленьких поражений. «торопись, Джилл, торопись!»

И именно поэтому, когда Фред Каппер, восемнадцатилетний помощник режиссера у «Фокса», сказал Джилл, что даст ей хорошую роль, если она согласится переспать с ним, она решила, что уже пора говорить «да».

Она встретилась с Фредом Каппером на студии во время его перерыва на ленч.

– У меня всего полчаса, – предупредил он. – Дай-ка подумать, где мы можем ненадолго уединиться.

Он с минуту постоял, нахмурив брови и глубоко задумавшись, потом просиял:

– В дубляжную. Пошли.

Дубляжная оказалась маленькой, звукоизолированной проекционной кабиной, где все звуковые дорожки перезаписывались на одну катушку.

Фред Каппер оглядел пустую комнату и досадливо сказал:

– Вот черт! Раньше у них здесь стояла маленькая катушка.

Он посмотрел на часы.

– Придется так обойтись. Раздевайся, дорогуша. Дубляжная бригада вернется через двадцать минут.

Несколько секунд Джилл смотрела на него, чувствуя себя шлюхой, ненавидя его. Но вида не показывала. Она пыталась добиться успеха своим путем и потерпела неудачу. Теперь она попробует сделать это на их условиях. Она сняла платье и трусики. Каппер не стал возиться с раздеванием. Он просто расстегнул молнию и вынул свой набухший пенис. Потом посмотрел на Джилл и ухмыльнулся:

– У тебя красивая задница. Наклонись.

Джилл оглянулась, ища, на что бы опереться. Перед ней стояла машина смеха, имевшая вид консоли на колесах, заполненная петлями фонограмм с записями смеха, которые управлялись кнопками на наружной панели.