Ветер времени

— Уэс, я тебя не понимаю.

— Неважно.

— Уэс, я сейчас позвоню Хорэсу. Тебе нужен врач. Ты выглядишь ужасно. Слушай, давай все обсудим. Сейчас не средние века. Мы здравомыслящие люди.

Уэс повернулся и пошел к двери.

— Уэс!

Он вышел из чужого дома на чужой воздух.

Он ничего не чувствовал, ничего не видел.

Он влез в старый форд, дал задний ход и, очутившись на улице, поехал куда глаза глядят.

Когда Уэс очнулся, то обнаружил, что едет по бульвару Олимпик и плачет навзрыд. Крохотный окурок, оставшийся от сигареты, обжег ему губу. Уэс выплюнул окурок за окно.

Уэс посмотрел на поперечную улицу, Вермонт-авеню. Почти центр города. Каким образом он сюда попал? А впрочем, неважно. Он сделал три правых поворота, потом левый и поехал в обратном направлении к Санта-Монике.

Он остановился у винного магазина и купил три бутылки шотландского виски «Белая лошадь».

— Вечеринку устраиваете? — спросил продавец.

— Угу. Вступаю в свет.

Обратно в машину. Снова к Беверли-Глен и мимо, по бульвару Сансет в густом потоке машин, к мотелю.

Уэс вылез, постучал в дверь номера.

Никакого ответа.

Он постучал еще раз.

— Это Уэс! — сказал он. — Откройте, черт возьми!

Дверь медленно отворилась, в щель выглянул Нлезин с пистолетом в руке.

— Парализуйте меня, — попросил Уэс. — Пожалуйста.

Нлезин оглядел его с ног до головы, посмотрел направо и налево — нет ли полиции — и впустил его внутрь.

— Я боялся, что вы уже уехали, — сказал Уэс.

— Вы же забрали нашу машину, приятель, — Нлезин вдруг заметил выражение лица Уэса. — Что случилось, Уэс?

— Просто мир скончался раньше времени, не по расписанию. Может быть, и вам хочется напиться? Очень не люблю пить в одиночку.

Уэс не мог больше говорить и упал на постель — он не мог даже заплакать.

Арвон тщательно запер дверь, потом погладил Уэса по плечу и заговорил на своем языке. Но то, что он говорил, было одинаково понятно на всех языках.

— Начнем, — сказал Нлезин, когда наступившее молчание стало невыносимым. — Откупорьте бутылку, Арвон.

Очки Уэса свалились, но сейчас они были ему не нужны.

Виски скользнуло в глотку, как теплое масло, но Уэса сковал холод — холод пустоты между мирами.

Они с решимостью принялись за первую бутылку, но справились с ней только к вечеру.

Дальнейшее было уже ясно: они откупорили вторую бутылку.

Уэс рассказал Арвону и Нлезину, что произошло. Он пытался сделать вид, что все это его ничуть не трогает, но ему не удалось их обмануть — да и себя тоже.

Рассказывая, он думал: «А что случилось с Арвоном и Нлезином на Лортасе? Ведь именно это заставляет человека бежать от самого себя, куда угодно, даже к звездам. Дело не в высоких устремлениях и не в отвлеченных проблемах. Страх и одиночество — вот чего не удается забыть, как бы далеко ни убегать, как бы долго ни путешествовать…»

— Выпьем за спасителей вселенной, за героев космоса, — предложил Нлезин.

Они выпили.

Они выпили также за девушек Лортаса (лучше не найти ни на одной планете!), за счастливчика Уайка и за симпатичных американских ребят.

Они весьма успешно продолжали в том же духе, и Уэсу стало немного легче. Но затем произошло неизбежное: Арвон и Нлезин предались воспоминаниям. Вскоре они громко хохотали, хлопали друг друга по спине, вновь переживая события прошлых дней, где Уэсу не было места.

Уэс опять остался один.

А кроме того, он начинал трезветь. От виски его просто затошнило. Уэс сидел на постели, слушал и глядел в стенку.

Он созерцал свою жизнь.

Она ему не нравилась.

Уэс был достаточно умен и понимал, что приукрасил образ Джо, пока томился в пещере. Джо уже давно стала другой. Но человеку хочется во что-то верить, иметь семью, дом…

Конечно, он тоже виноват. Он сходил с ума по Джо, он без нее не мог и он знал, что она хочет от жизни другого, чем он, но тогда ему было все равно.

«Да, ты великий человек, Уэс. Троекратное тебе ура».

Он вспомнил Цинциннати и себя — мальчиком. Зима, снег, он скатывается с крутого склона, увертываясь от деревьев, и налетает на груду черных бревен. Он бежит домой, с трудом стаскивает мокрые башмаки и чувствует, как окоченевшие ноги начинает покалывать от тепла. Летние вечера, душные, жаркие, он подставляет потное лицо под вентилятор и слушает паровозные гудки, доносящиеся из Норвуда, — словно за миллионы миль, за миллионы лет…