Волк и семеро козлов

– Не бойся, не заразный, – буркнул Ролан.

Он с вожделением глянул на свободную и к тому же полностью заправленную койку. После кошмарной ночи, холодного душа ему не терпелось забраться под одеяло, не важно, что оно грязное и пыльное.

– А вот, представь себе, боюсь. Может, это у тебя сифилис какой-нибудь.

– Ну что ты, Арнольд, какой сифилис? – поднялся со своей шконки чернявый паренек.

У него были правильные черты лица, утонченные, почти женственные. Таких смазливых типчиков, как он, в зоне обычно называли сладкими, сахарными; особенно щедры были на такие «комплименты» ценители, что желали попробовать их на вкус. А манерность и особый диалект этого красавчика наводили на мысль, что ему должно льстить столь пристрастное отношение со стороны озабоченных мужчин.

– Мне кажется, что это у него такая раскраска, и он ее сделал, чтобы тебе понравиться.

На определенные мысли наводила и вольность, с которой красавчик общался с атлетом. Будь этот качок честным арестантом, петушок бы сейчас летал по камере, махая крыльями; но нет, Арнольд лишь мило улыбнулся ему в ответ.

– Ну, если ты так думаешь, Мишель, то я с тобой согласен.

Ролана едва не стошнило, глядя на них. А внутри все заледенело от мысли, что его неспроста направили в этот курятник. Или Карнаух ему такую палату в отместку подобрал, или Изольда Германовна над ним так подшутила, или они оба приняли решение наказать его. А может, это тюремное начальство продолжает свои грязные против него игры.

– Я с тобой не согласен, пидорок. – Ролан волком глянул на Мишеля.

Хорошо, что петушки сразу проявили свою голубую суть. Он еще не занял место в палате, не опоганил свою душу их духом, не замарал руки, случайно прикоснувшись к вещам, которыми они пользовались. Еще бы с Арнольдом справиться, а то петухам на смех будет, что Тихона побил какой-то голубой.

– Ты кого пидорком назвал? – вздыбился Арнольд.

– Его. И тебя тоже… Развели здесь гомодрильню! – Ролан презрительно сплюнул ему под ноги.

Нельзя плевать на пол в чистой хате, а в грязной нужно.

– Ничего мы не разводили. – Манерно заламывая руки, Мишель встал между ним и взъяренным Арнольдом. – Просто мы живем так, как нам нравится. И это совсем не гомодрильня. Это свободное выражение нравов. И прав личности в том числе…

– Ты, наверное, по личности давно не получал, – хмыкнул Ролан.

– Да я его сейчас в бараний рог!..

Арнольд шагнул к Ролану, но Мишель развел в сторону руки, чтобы удержать его:

– Подожди, не надо! Человек просто не созрел для нормального цивилизованного разговора.

– А я сказал, пусти!

Ролан ехидно ухмыльнулся. Не очень-то Арнольд рвался в бой. Если хотел ударить Ролана, то давно бы уже оттолкнул своего голубовника.

– Я же сказал, подожди! Человек сейчас все поймет, и его предвзятость исчезнет. Ему еще понравится с нами…

Ролан больше не мог слушать этот бред голубой лагуны.

– Карнаух! – крикнул он.

Не дело это – ломиться с одной хаты, требуя перевести в другую. Только если эта хата не петушиная.

Санитар не замедлил подойти к решетчатой двери.

– Чего? – с нескрываемой насмешкой спросил он.

– У меня рука болит, а не дупло; зачем ты меня к проктологам направил?

– Ну, зачем так грубо? – жеманно возмутился Мишель. – Мужчина, мы же цивилизованные люди, мы должны разговаривать культурно, а вы опускаетесь до грубых оскорблений… Совестно должно быть!

Ролан свирепо посмотрел на Арнольда:

– Слышишь ты, Дольче, заткни свою Габбану, или я вас обоих на сапоги порву!

– Определенно, мужчина, с вами невозможно говорить! У вас совершенно пещерные взгляды на жизнь…

– Ты за своей пещерой следи, чтоб не дуло.

– Ох, ох, как смешно! – передразнил Ролана Мишель и, виляя задницей, убрался на свою койку.

Зато Арнольд не сдвинулся с места – ни вперед, ни назад. Стоит, сжав кулаки, злобно смотрит на Ролана.

– Карнаух, уводи меня отсюда. Считаю до трех. Раз… Два…

– Три! – хмыкнул санитар, даже не собираясь открывать дверь.

Именно на этот счет Ролан и ударил ногой в точку под обтянутым шортами «хозяйством». И в этот удар он вложил всю свою оставшуюся силу. Арнольд с воем рухнул на колени, обеими руками закрывая отбитую промежность.

Ролан презрительно усмехнулся, глядя на поверженного мужелюба. Чистая победа. И руками он его не коснулся – не опоганился, иначе говоря. Никто ни в чем его не упрекнет. Ну, разве что в карцер отправят.