Грязная жизнь

Он вылез из машины сразу за Шматом. И по пути прихватил автомат конвоира и подсумок с патронами. За ним выбрался Хомяк, здоровенный детина с маленькой головой и обвислыми щеками. Ума у него с мизинец, но тем не менее он догадался забрать себе второй автомат. И магазины запасные в подсумке вместе с ремнем конвоира снял.

Зэки лезли из перевернутого автозака как тараканы. Кто-то садился на корточки в ожидании ментов, но большинство сплотилось вокруг Смыка. Стос, Мыло, Квинт – этих троих он знал. Приблатненные пацаны, спортсмены, за рэкет под статью угодили. Стос и Квинт разоружили офицера и водителя. Теперь и они при стволах. А еще четверо «сермяжных» «мужиков» к ним прибились. У этих никакого веса, но все крепкие и, сразу видно, не робкого десятка. А главное, настроены рвать когти под началом Смыка.

Уходили лесом. Идти было тяжело. Снег растаял, напитал землю – она сделалась мягкой, склизкой. Местами ноги проваливались в грязь чуть ли не по колено. А нужно спешить. В любой момент могла начаться погоня. Поднимут солдат с собаками, вертолеты зависнут в воздухе. Со всех сторон обложат, хрен уйдешь.

Но шагают долго, а облавы все нет. Скоро на пути появилась какая-то речушка. Они миновали ее вброд, направились вдоль берега по гальке. Вода смыла их следы. Теперь собак бояться нечего. Наступила ночь. Но они продолжали двигаться. Жажда свободы была сильней усталости и голода.

Три дня они шли в режиме «короткий привал – долгая дорога». Им везло. Менты их, конечно, искали, но не нашли. Несколько раз над ними пролетал вертолет. Но заметить не мог. На исходе четвертого дня им попался охотничий дом. Никого в нем не оказалось. Зато имелся кое-какой запас дров и провизии. С харчами расправились в один присест. А потом полдня и всю ночь отсыпались. И снова в путь. Куда они идут, не знал никто, даже сам Смык. Но они шли и шли, лишь бы только подальше уйти от места побега.

С каждым днем они все меньше боялись ментов. Думалось, что их уже не в состоянии найти. Слишком далеко зашли и к тому же ни разу ни перед кем не светились. Деревеньки они обходили стороной. А был великий соблазн взломать какой-нибудь сельмаг и затариться водкой и харчами. Но они преодолевали этот соблазн. А жрать хотелось до ужаса. Друг на друга голодными глазами смотрели, как будто съесть кого-то хотят. Может быть, так оно и случилось бы. Но на исходе девятого дня пути Смык случайно натолкнулся на медведя и продырявил его из автомата. Сожрали его, даже не поморщились. Между прочим, очень даже неплохое мясо.

Но на следующий день они все снова были голодные как черти. А кормиться по-прежнему нечем. И вот в конце второй недели пути они вышли на бревенчатую избу в лесной глуши. Из трубы валил дым. Значит, в доме кто-то есть. И еду готовит.

Смык первым перепрыгнул через жердину ограды. За ним к дому подтянулись и остальные.

– Кто тут есть? – спросил он, входя в избу.

И тут же увидел бабу. Она стояла в углу с карабином в руках и смотрела на него испуганным взглядом.

– Только попробуй подойди! – крикнула она, кивком головы показывая за дверь.

Убирайся, мол. Но Смык и не думал уходить. В доме было тепло, вкусно пахло картохой и мясом. И баба очень даже ничего из себя. Убивать ее не хотелось.

А убить ее – раз плюнуть. У Смыка в руках автомат, направлен на нее. Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке. Только пошевели им, и все – бабе капут. Но и ему тоже может достаться. Она успеет сделать ответный выстрел. И вдруг он не пройдет мимо цели?

– Брось «дуру», в натуре! – прохрипел он. – И на стол накрой, живо!

– Кто вы такие?

– Люди мы, чего не ясно? И жрать хотим.

– Сколько вас?

– Девять ртов.

– Ладно, покормлю вас, и отваливайте, – баба убрала карабин.

Закинул автомат за плечо и Смык.

Через час они сидели за грубо сколоченным столом, ели картоху с мясом, щипали квашеную капусту и запивали все это мутным первачом. Дуня – так звали бабу – возилась у печки. Слишком мало харчей выложила она на стол, надо еще добавить. Вот и старается, готовит.

Смык захмелел, кровь разогрелась, в паху потяжелело. Он встал со своего места, подошел к Дуне сзади и хвать ее за тугую задницу. Она развернулась и подняла руку, чтобы закатить ему пощечину. Да только он не дал ей сделать это. Перехватил руку, резко опустил ее вниз и приложил кистью к своим яйцам.

– Ты вот здесь погладь, – осклабился он.

Из-за стола послышался густой смех.