Конец Дороги

Когда он очнулся, солнце стояло уже довольно высоко. Осторожно спустившись на землю, Ванька пригляделся и обмер: земля вокруг дерева, на котором он провёл ночь, была покрыта десятками следов… Волки? Он судорожно осмотрелся по сторонам. Тайга, казалось, тоже вглядывалась в него, задумчиво шелестя миллионами листьев, поскрипывая еловыми лапами, изучая, изучая…

С этого места, так или иначе, надо было скорее уходить: даже если волки пока оставили его в покое, они могли вернуться. Здравый смысл требовал от Ваньки возвращаться назад, в деревню. Но ночная встреча оказала на него странное действие: она чуть-чуть приподняла завесу страха и лени, скрывавшую от деревенских остальной мир — мир, лежавший за пределами Семёновки и Матвеевки, мир, в который вела древняя Дорога. Встреча эта не только перепугала его, но и пробудила в нём задорное мальчишеское любопытство — силу, способную противостоять пещерному страху перед скрывающимися в темноте неизвестными чудовищами.

Не отдавая себе толком отчёта в том, что делает, Ванька решительно наморщил лоб и заспешил в сторону, противоположную своему дому.

Через несколько часов ходу холмы закончились. С последнего крутого склона ему открылась огромная долина, сочащаяся тёмными болотцами, поросшая двухметровым камышом и осокой, потеющая дурманом гнилостных испарений. Дорога здесь была проложена по высокой каменистой насыпи. Оставаясь, наверное, единственным куском твёрдой почвы под ногами, она тянулась, сколько хватало глаз, монотонно серая, ровная, с теми же яркими, неуместно праздничными линиями разметки, она всё бежала вперёд, в некую дальнюю точку, ведомую только её безгранично могучим создателям. Для Ваньки она оставалась последней опорой в этих становившихся всё более опасными и враждебными землях.

О Верочке, о ссоре с отцом и о том, как переживает сейчас мать, он больше думать не мог и не хотел. Теперь его занимала только сама Дорога и то место, куда она вела. Ванька принялся фантазировать, напрягая всё своё воображение, чахлое, как овощи из кадушек, всю жизнь простоявшие в избе и никогда не видевшие солнца.

Город? Может быть, такой же большой, как Хабар, или ещё больше? Старики говорили, что городов раньше было много, в них-то и жило большинство людей. Но что значит — много? Пять? Семь? Получалось как-то слишком много народу, такого быть явно не могло; дед Марат вообще был известен своей склонностью к преувеличениям.

Судя по качеству Дороги, по тому, сколько лет она простояла, выдержав такие испытания, по ту сторону сотен, а может, тысяч километров асфальтового полотна находилось что-то чрезвычайно важное. Тайник с сокровищами? С лекарствами? С оружием? Ванька представил себе, какие почести ему будут в родной деревне, случись ему обнаружить, скажем, огромные подземные склады с автоматами и ружьями… У них на всю деревню было два ружья, и те без патронов. Одно висело на стене у председателя сельсовета, другое принадлежало Вепрю — самому сильному и умелому из охотников. Тот выходил с ним на деревенские праздники, вызывая уважительный шёпот в гуляющей толпе. Ни одно, ни другое не стреляли уже лет восемь. Ванька вроде бы помнил из детства, как звучал ружейный выстрел, но детские воспоминания зыбки и неверны, вполне могло быть и так, что он путал его с раскатом грома…

Прямой как древко отцовского копья, путь уходил в затянутый белёсым маревом горизонт. Спустившись с пригорка, Ванька ещё добрых три часа вышагивал по разогретому асфальту; последний холм за спиной уже растаял в болотной испарине, а впереди было всё то же: Дорога, Дорога… До наступления темноты обязательно надо было найти пристанище, иначе всему его походу грозил скорый и нелепый конец. Чем дальше он уходил по Дороге, чем больше думал о её предназначении, тем более обидным казалось ему погибнуть, так и не узнав, что же там — с того края, и тем более позорным виделось ему возвращение домой с пустыми руками из такой многообещающей экспедиции.

Самодельные сандалии натёрли ноги, и Ванька стащил их, как только солнце оставило асфальт в покое и тот начал постепенно остывать. В некоторых из болотец вода казалась вполне пригодной для питья; короткий привал, кусок вяленого мяса и пригоршня сухарей — и снова в путь. Погружающееся в трясину багровое светило ещё переплетало своими лучами стебли камышей, но тьма становилась всё гуще, и вместе с ней на топи приходила новая, сумеречная жизнь.

Вдалеке кто-то жалобно закричал, почти по-человечьи; потом шагах в ста в воде всплеснулось что-то тяжёлое, подняв такой фонтан брызг, словно за обочинами дороги начинались не мелкие болотца, которые можно было перейти в любом направлении при помощи крепкой длинной палки, а бездонная пропасть, заполненная тёмными мёртвыми водами, скрытыми предательски невинными кувшинками, лениво плавающими на поверхности. Доверься им, поддайся искушению прошлёпать усталыми ступнями по прохладной водице — и трясина заглотит тебя и утянет вниз, удовлетворённо отрыгнув пузырями воздуха из твоих лёгких — единственным, что она отпустит назад, наверх.