Конец Дороги

Он уже ни на что не надеялся: с его детским луком и отцовским ножом он не сможет дать тварям отпор; спрятаться негде, бежать бессмысленно. Сначала один, а за ним и другой волк мягко спрыгнул в придорожную пыль вслед за ним.

В мутном свете занесённой облаками Луны они казались ещё больше, чем были на самом деле. Явно, мутанты, хотя и не из того гигантского вида, даже слухи о появлении которого наводили ужас на все известные деревни.

Тела туго выгнуты, как натянутая тетива лука, готовые распрямиться в единственном точном броске. Ванька выставил вперёд руку с ножом, понимая, что ничего он уже не изменит, что с нападением они временят только чтобы оценить исходящую от него угрозу…

Гром грянул неожиданно — без молнии, и отчего-то не с небес, а из-за спины, с Дороги. Один из волков кувырнулся назад, завизжал по-собачьи, упал на бок, попытался подняться — не смог, пополз было обратно, к автобусу, но, так и не добравшись, заскулил, задёргался и застыл. Второй бесшумно канул во тьму, растворился, словно его и не было вообще. Ванька замер, ошеломлённый, хотя и начал уже догадываться, что произошло.

Шагах в двадцати от него чиркнула зажигалка, запаливая фитиль в масляной лампе. Обычный человек, один, с диковинным оружием в руках — вроде как винтовка, но короче и с большим магазином посреди. У его ног неподвижно сидел огромный свирепого вида пёс, размерами, пожалуй, превосходивший убитого волка, — как ему удалось заставить собаку вести себя так тихо, несмотря на близость хищников? На асфальте валялся, поскрипывая крутящимся колесом… самокат?

— Велосипедов не видел, что ли? Чего так уставился? — в голосе звучала усмешка, но добродушная, необидная.

— Видали мы ваших… Волоси… Лосипедов, — неуверенно отозвался Ванька.

— Да ты подходи, не бойся. Тузик не тронет, — человек потрепал пса по загривку, и тот нервно зевнул, всматриваясь в темноту где-то далеко впереди.

— А ты чего пугаешь так? За волков — спасибо…

— Присматривался к тебе… Ну и вообще… Веселья тут мало, сам понимаешь. Извини, — мужик смущённо кашлянул.

— А что за порода? — Ваньке этого вполне хватило, чтобы забыть о пережитом страхе; в конечном итоге, привередничать и долго дуться на единственного человека на десятки километров вокруг, который, к тому же, его спас, было просто глупо.

— Волкодав, судя по всему. Чёрт его знает…

— Тузик? — недоверчиво уточнил Ванька.

— Кто же знал, что он такой вымахает, — пожал плечами человек. — И продолжает расти, так что придётся переименовывать, видимо.

Он был высокий, но очень сутулый и худой. Когда Ванька, наконец, решился подойти поближе, человек откинул назад капюшон плащ-палатки, который скрывал его лицо, и протянул ему широкую мосластую ладонь. Он был весь седой: и удивительно хорошо сохранившиеся, остриженные под горшок волосы на голове, и недлинная борода, и кустистые брови. На вид Ванька бы дал ему все пятьдесят, но двигался и говорил старик необычно хорошо для своего почтенного возраста. Может, он просто от облучения такой седой?

— А тебя как звать? Иван, значит? А меня можешь Серафимом Антоновичем. Давай-ка с тобой до автобуса дойдём. Надо на ночь где-то остановиться.

— Там логово было. Вдруг второй вернётся?

— Не вернётся, — Серафим Антонович снял руку с ошейника своего пса, хлопнул его легонько по спине и тот, так и не издав ни звука, метнулся к болотам. — Если их там не больше трёх будет, он их как крыс передушит. Не зря выкармливал.

Приперев дверь посохом, он расстелил на полу автобуса свой плащ, достал из рюкзака завёрнутый в обрывок полиэтиленового пакета увесистый кусок жареного мяса и вонзил в него нож с необычным чернёным лезвием.

— Извини уж, придётся холодным есть. Костёр разводить боюсь. Кто его знает, что там дальше на дороге, в этой чёртовой темени даже с прибором ничего не видно дальше сорока метров. Волки — ерунда, люди страшнее будут…

Он вручил Ваньке его порцию и налил ему в крышку побитой походной фляжки прозрачной пахучей жидкости.

— Натерпелся, небось? Пей-пей, не трусь, я с тобой тоже выпью. Ну, откуда и куда? — вслед за Ванькой он приложился к фляге, крякнул и приглашающе кивнул.

Он, оказывается, не знал про их деревню, расспрашивал подробно, интересовался и Матвеевкой, и обороной от дикарей, и хозяйством. За свои тринадцать лет Ванька уже навидался всякого и никогда не стал бы болтать лишнего в разговоре с чужаком, но в Серафиме Антоновиче было что-то особенное, располагающее; казалось, Ванька знает его давным-давно, потому и говорить с ним можно было открыто, как со старым знакомым.