Выйти замуж

Ее сослуживицы после свадьбы пытались было прийти с повинной, но Строев отговорил Люсю от их затеи. Он считал, что ему досталось поделом, да и хотел как можно скорее забыть о позорном периоде своей биографии.

ГРИБОЧКИ ОТ БЕРЕМЕННОСТИ, ИЛИ МУЖ НОМЕР ПЯТЬ

Лет сорок назад стеснительная школьница Люся Кузьмина в моменты волнения накручивала на указательные пальцы подол платья. Помню, как, уже в старших классах, она отвечала на физике «подъемную силу крыла самолета», путалась, нервничала и не замечала того, что наматываемое на палец платье забирается на непозволительную высоту. Крыло самолета никак не могло оторваться от земли, а наши шеи резиново вытягивались в ожидании конфуза.

Рассказывая о разводе Люси со Строевым, я испытываю такое же смущение, и, не будь этот жест удручающе нелеп для почти пятидесятилетней женщины, невольно теребила бы подол собственной юбки.

В начале 90-х годов перемены, о необходимости которых мы так долго спорили на своих кухнях, перешли в стадию вульгарного НЭПа. И моя семья, то есть я и две мои дочери-студентки оказались на пороге если не нищеты, то очень больших лишений. Зарплаты доцента университета не хватало, чтобы покрыть наши весьма непритязательные запросы.

Вместо того чтобы завершить, наконец, докторскую диссертацию — мечту и дело всей моей жизни, приходилось подрабатывать репетиторством. Я натаскивала к вступительным экзаменам по истории симпатичных московских школьников. В их юношеских головах грохотал звон взрослых желаний, и сведения о второй опричнине или трех кризисах Временного правительства удерживались с трудом.

У Люси же, напротив, все складывалось очень удачно. Их строительный трест не то кооперировался, не то приватизировался, и зарплату Люся получала ровно в двенадцать раз больше моей. Хотя поле ее деятельности — рассчитывать, сколько кубометров бетона требуется на километр данной дороги, — не менялось последние лет десять. О зарплате ее начальников, незаметно превратившихся из госслужащих в крупных собственников, даже подумать было страшно.

Вечная нужда, дороговизна, нехватка времени для творческой работы, бесконечное повторение абитуриентам задов отечественной истории загнали меня в тупик депрессии и хандры. Как и тысячи моих соратниц по полу, возрасту и бюджетной зарплате, я переползала изо дня в день, не видя и лучика надежды в будущем.

Люся не могла равнодушно смотреть на мои несчастья и решила помочь весьма странным на первый взгляд образом. Она прислала мне в помощь для работы над диссертацией пенсионера Строева.

Именно прислала. В один из дней Люся позвонила мне и заявила, что Николай Иванович уже в пути из Сокольников в Тушино — едет ко мне, чтобы взять задание. Я высказала, по старой дружбе весьма откровенно, свое возмущение ее глупостью и наивностью. Но безропотного Строева, когда он явился, усадила пить чай — не сразу же его гнать обратно на другой конец Москвы.

Мы разговорились, и тут я впервые обнаружила, что Николай Иванович — это кладезь самых разнообразных знаний, причем кладезь бездонный. Проболтали мы часа три, как-то незаметно вышли на область моих исследований — жизнь старообрядцев на Руси, — и Строев мягко подвел к тому, что он сможет просмотреть в Ленинке губернские газеты прошлого века, до которых у меня никак не доходили руки.

Недели через две Николай Иванович приехал с первыми результатами — он обнаружил интересные факты о погромах старообрядческих поселений. Строев уверил меня, что дышать пылью архивов ему доставляет удовольствие. Пришлось дать ему несколько книг для знакомства с историей вопроса. Еще несколько работ он проштудировал в библиотеке, прочел мои статьи и наброски диссертации — и стал не просто моим помощником, а соавтором. Потом, кстати, мы вместе написали популярную книгу о раскольниках, до сих пор так и не опубликованную.

Словом, наше общение стало достаточно тесным. Вначале только в научном плане. Нам, в самом деле, поначалу казалось, что связывает нас, влечет друг к другу только дружба, общее увлечение, научная работа. Мы долго обманывали себя, потому что было страшно и стыдно обмануть Люсю. Но вечно так продолжаться не могло…

Объяснялся Строев с Люсей сам, мне было стыдно и на краешек ее носика взглянуть. По словам Николая Ивановича, подлость люби мой подруги возмутила Люсю более, чем неверность мужа. Очевидно, подвохи со стороны мужиков были ей привычнее женского коварства. Хотя обычно у женщин все бывает как раз наоборот.