Выйти замуж

Мы не разговаривали почти три года. Только когда в Люсиной жизни забрезжил новый претендент на ее сердце и руку, она меня простила. Приехала ко мне — и ни слова упрека, ни одного горького и справедливого обвинения. Такова Люся. Переругав меня мысленно несколько лет назад, она совершенно остыла от злости. Более того, ей даже было стыдно за те слова в мой адрес, которых никто не услышал.

Мы снова стали дружить, я вернулась на место Люсиной наперсницы и главного доверенного лица. С моим мужем, то есть со своим бывшим, словом, с Николаем Ивановичем Строевым у Люси в дальнейшем сложились довольно странные отношения. Они объединились в заботе против меня — как старшие брат и сестра рядом с любимой и непутевой младшей сестренкой.

Люсин приемный сын Женя Бойко после долгих примерок и приглядок женился. Он выбрал себе в спутницы бледненькое существо, смущающееся и краснеющее по всякому поводу, — аспирантку Оленьку. Вместе с невесткой Люся получила невесткину мать — Оленьку постаревшую на двадцать лет, побитую жизнью или собственными страхами, с вечным выражением обиды на лице.

Хотя Оленька-старшая, Ольга Радиевна, не собиралась (да и не приглашали) жить с молодыми постоянно, летом ее присутствие на даче было как бы и оправдано. Дело в том, что жена Жени была беременна и мучалась чудовищным токсикозом. Она ничего, кроме сухариков с чаем, не могла проглотить, а любой кухонный или парфюмерный запах вызывал у нее приступ рвоты. Бедный ребенок, Оленька целыми днями сидела в будочке с дачными сантехническими удобствами. Благородный прозрачно-белый цвет ее лица превратился в зеленовато-желтушный. Во взгляде ее молчаливой мамы так-таки и читалось: «В мою дочь поселили ядовитое семя».

На даче жили и старенькие Люсины родители, дружно оглохшие, немного капризные и со старческими причудами. Они большей частью проводили время у включенного на полную громкость телевизора и дремали. Если звук убавляли, мгновенно просыпались и требовали почтительного к себе отношения, обижались и хныкали.

Ольга Радиевна привезла с собой кошку Маргариту. Как известно, есть кошки и кошки. Те, что шныряют по ночам на чердаке, — нам до них и дела нет. Но есть ласковые и капризные спутницы женского одиночества, которым отдается весь трепетный огонь неизрасходованной нежности и любви. Марго как раз и была подобным объектом обожания со стороны Ольги Радиевны.

Так совпало, что кошка ступила в определенную биологическую фазу, и ей страстно требовалось оплодотвориться. Свою потребность Марго выражала диким криком, который не могли заткнуть никакие таблетки гормонального свойства, подкладываемые ей в еду.

Возможно, с кошачьей точки зрения, и звучала в этом визге радостная песнь любви, раз к дому сбегались все окрестные коты. Но с точки зрения человеческой и собачьей, вой был труднопереносим. Потомок Дульцинеи, пес неопределенной породы Филя в ответ на завывания Марго и появление кошачьей своры отвечал свирепым лаем.

— Телевизор орет, кошка воет, собака лает, — вспоминала Люся, — Оленьку тошнит, мама ее плачет украдкой по углам. Кто это долго перенесет? Димка, конечно, на дачу ни ногой. Женя под всяческими предлогами тоже увиливает, в течение недели не показывается. Да ему и диссертацию заканчивать надо.

Только ответственная Люся каждый день на электричке после работы с сумкой на колесиках тащилась на дачу. Везла фрукты невестке, продукты родителям, у которых четкое, по часам кормление ассоциировалось с заботой и вниманием к ним молодежи.

Обычно Люся приезжала засветло и вступала на вторую трудовую вахту: готовила еду, убирала, стирала, полола грядки. Но в один из дней она задержалась, так как ездила к своей знакомой, которая за умеренную плату распространяла чудодейственные молочные грибочки, не то японские, не то китайские. Эти грибки — маленькие сырного вида сгустки — нужно было опустить в свежее молоко, которое через несколько часов закисало, и получался напиток, среди прочих свойств якобы обладавший способностью снимать токсикоз у беременных.

Люся шла по лесной дороге в сумерках. Она волокла сумку-тележку и печально прикидывала, сколько домашней работы сегодня уже не успеет сделать. Заветную баночку, где в кефире плавали грибочки, Люся несла в руках.

Неожиданно из темного леса, продираясь через кусты, позади Люси выскочил мужчина. — Эй, подождите! — крикнул он. Ну какая женщина ночью в лесу откликнется на такой призыв? Девять из десяти тут же пустятся наутек. А десятая если и застынет, то не для того, чтобы узнать, что нужно человеку, а просто окаменеет от страха.