Красавица некстати

И все-таки Павел мог себе позволить даже выбирать очередную подругу – не для жизни, конечно, но для проведения времени.

Прапорщика Селезневу, с которой он познакомился в столовой, Павел на эту роль не планировал. Называя свое имя, она протянула:

– Аль-она… Не Лена, а Аль-она.

И взмахнула длинными, махровыми от туши ресницами.

Вообще-то, несмотря на пошлые ресницы, внешность у нее была интересная, главным образом из-за веснушек. Они придавали ее круглому лицу какой-то неожиданный задор – именно неожиданный, потому что вообще лицо было совсем без перчинки, хотя простотой своей даже милое.

Павел заметил это краем глаза, больше по привычке, чем из какого-то специального интереса к этой Алене.

Назавтра он увидел ее снова. То есть не лично ее, а просто всех женщин в сборе: в управлении отмечали Восьмое марта. Отмечали не по отделам, а всем коллективом: и возни меньше, да и женщин ведь немного, в некоторых отделах нет вообще.

– Вы заметили, Павел Николаевич, мы с вами встречаемся исключительно в пищеблоке!

Алена стояла у столика, за которым он сидел с тремя сослуживцами, и улыбалась. Ее веснушчатый носик забавно морщился. Теперь, когда она была не в милицейской форме, а в нарядном платье, Павел заметил, что фигурка у нее ладная и даже соблазнительная. От этого и весь ее облик казался более выразительным.

Впрочем, это имело для него так же мало значения, как ее слова про пищеблок. Какие-то ничего не значащие слова, произносимые только для того, чтобы быть произнесенными. Какой-то женский облик, приметный ровно настолько, чтобы не забыться в течение пяти ближайших минут.

Он ответил что-то такое же неважное, потом выпил коньяку – немного, только чтобы на душе стало повеселее, – расслабился и забыл про Алену. Потом она пригласила его на белый танец, и он его протанцевал, но это не прибавило ему желания продолжать с ней вечер. Вернее, у него вообще не было желания продолжать вечер с кем-нибудь индивидуально. Выпивка помогла ему сегодня не скучать в компании, и он этим воспользовался: смеялся над анекдотами, слушал истории о том, как встречали Новый год у кого-то на даче, и кто-то кого-то привез, а потом увез уже кого-то другого… Обычно у него скулы сводило зевотой и от анекдотов этих, и от разговоров. Но коньяк, музыка – начальство пригласило какую-то неизвестную, но старательную и громкую рок-группу – и общая атмосфера праздничной взвинченности, к некоторому его удивлению, эту скуку прогнала.

К тому времени, когда Павел решил, что уже отдал дань коллективному празднику и может уходить домой, настроение у него было совсем неплохое.

Он вышел из здания один – ну в самом деле, наобщался сколько положено, до ближайшего праздника точно выполнил свой долг перед коллективом – и пошел по темной улице к метро. Он шел как мальчишка – насвистывал, держа руки в карманах, глубоко вдыхал весенний воздух, уже не морозный, но совсем еще свежий, и думал, как хорошо было бы поехать в Испанию. Эта страна связывалась в его сознании с ощущением какого-то яркого, необычного праздника, и ему интересно было проверить, так ли это в действительности. При мысли о том, что он полон сил, свободен, а значит, может поехать куда угодно, его охватывал такой восторг, что хотелось не просто насвистывать потихоньку какую-то беспечную мелодию, а свистнуть громко, как Соловей-разбойник, в два пальца.

И тут он услышал женский крик. Крик был совсем короткий, но такой жуткий, что не мог произойти из-за какой-нибудь ерунды – из-за сломанного каблука, что ли.

Павел прислушался. Больше ничего слышно не было, но он успел понять, что крик донесся из арки семиэтажного сталинского дома, мимо которого он как раз проходил. Он подождал еще с полминуты, не услышит ли чего-нибудь снова, а потом свернул в эту арку.

Разыскивать источник крика Павлу долго не пришлось. Фонарей во дворе не было, светились только лампочки над подъездами, но и в этом тусклом свете было видно, как двое парней что-то делают над скрючившейся на земле фигурой. Издалека не понять было, мужская это фигура или женская, но раз кричала женщина, то и догадаться было несложно. Да и к чему, собственно, догадываться? Павел перешел с шага на бег и сразу оказался рядом с увлеченными своим делом парнями.

Конечно, он не ошибся. Женщина лежала на земле, один из парней зажимал ей рот ладонью, а другой бил ее кулаком в живот – наверное, для того, чтобы она, не сопротивляясь, раздвинула ноги. Впрочем, Павел не стал разбираться в его намерениях. Того, что он увидел, было вполне достаточно.