Шумный балаган

– Костя нам не просто друг, он – наш брат. Даже роднее. Мы за него любого уроем.

– Тогда начните с Ныркова.

– Это еще кто такой?

– Сосед мой. Еще то чмо. Я видела, он к оперу подходил. Что-то на ухо ему шептал, на меня показывал…

Глава 7

1

Следователь Семенчук не скрывал своего разочарования.

– Ну почему ты такой упрямый, Любимов? Ведь ясно же, что это ты стрелял в Кошелева.

Костя лишь пожал плечами. Если ясно, чего тогда мозги компостировать? А не ясно ему ничего. Нет у ментов «люггера», из которого он уложил Цепня. Но есть свидетели. Катя и дружок Цепня. Но те вроде бы молчат. Зато объявился один сознательный гражданин, который видел, как Костя стрелял в Цепня. И видел, и показания дал. И Костю опознал под протокол. Но не надо отчаиваться. Даже если есть для этого повод, все равно нужно держать себя в руках. Так жить легче.

– Не хочешь сознаваться, не надо. Вину твою докажем, будет суд, получишь срок – пятнадцать лет я тебе гарантирую.

– Пятнадцать так пятнадцать, – невозмутимо пожал плечами Костя.

В тюрьме тоже есть жизнь. Не такая приятная, как на свободе, но все же. Главное, человеком быть.

– Ты пойми, пятнадцать лет – это почти целая жизнь. Молодая жизнь! Сколько тебе будет, когда ты выйдешь? За тридцать! А выглядеть ты будешь на все сорок. Кому ты такой будешь нужен?

– А самому себе.

– Это ты жизни не знаешь, Любимов, потому так говоришь.

– Ну не знаю, так не знаю. Не томи, гражданин начальник. Предъявил обвинения и хватит, в камеру давай отправляй.

– Я поражаюсь твоему упрямству, Любимов! Есть состав преступления, есть свидетели. Все против тебя, а ты артачишься. Признаешь ты свою вину или нет, все равно сядешь. А так хоть пять-шесть годков скостят.

– Спасибо за совет, гражданин начальник. Только не в чем мне признаваться. Не стрелял я в Цепня.

– Значит, не будешь говорить. Что ж, тем хуже для тебя.

Следователь вызвал конвоира и распорядился отправить арестованного в камеру. Костя облегченно вздохнул. Семенчук обладал удивительной способностью действовать на нервы одним своим видом. А когда он говорил, так на тошнотики пробивало. Опер Миронов такой антипатии не вызывал. Нормальный мужик, хоть и мент. Не давил, не гнобил, короче, все в рамках. Но Миронов им уже не занимается, все дела следователю передал. Теперь Семенчук будет душу мотать.

Костю запихнули в «воронок», и через час он уже был в городской тюрьме. Нудная и тоскливая процедура оформления, ночь на «сборке», холодный душ с горячим названием «баня», после чего – общая камера.

Обычная «хата» обычного изолятора. Квадратное помещение с шершавыми стенами, шконки в два яруса, мокрое белье на веревках, сортир за фанерной перегородкой. И люди. Много людей. Человек двадцать сидельцев. Но не все шконки заняты – были свободные места.

В камеру Костя зашел уверенной, но не вызывающей походкой. Поздоровался, назвался, бросил «скатку» на свободную койку, но размещаться не стал. Дождался, когда к нему подойдет человек от смотрящего. Это был сухой и плоский как доска парень с длинным заостренным носом. Колючий, выпущенный исподлобья взгляд, пренебрежительная насмешка на тонких, изогнутых книзу губах. На груди татуировка – распятая на кресте обнаженная женщина.

Он долго и внимательно рассматривал Костю. Как будто ждал, когда он дрогнет под его угнетающим взглядом. Но Косте нечего было бояться. Он знал, что без серьезных на то причин никто ему ничего плохого не сделает. А одна из таких причин могла появиться уже сейчас – это страх перед тюрьмой, перед неизвестностью. Пугливых и неуверенных здесь не жалуют. Таких здесь обижают.

– Кто такой? – наконец-то спросил парень.

– Костя меня зовут.

– Погоняла есть?

– Погоняла у тех, кого погоняют. Соленым меня окрестили. Костя Соленый.

Эту кличка осталась за ним с прошлого раза, когда он находился под следствием. Братва в камере окрестила. Костя с Соленого квартала, а короче – Соленый. Но не закрепилась за ним эта кличка. Для друзей он был просто Костя. Но сейчас друзей с ним рядом нет. Он снова в тюрьме, он снова должен жить по арестантским законам.

– А я Проня. Кто крестил?

– Балмас. Мы с ним два года назад в одной хате парились.

– Балмас? Что-то слышал. А про Костю Соленого не слышал. Ни хорошего про тебя не слышал, ни плохого. Выходит, ты не первоход?

– Как сказать… Четыре месяца на крытом держали, а потом условный срок.