– По статье?
– Двести шестой.
– Бакланка, значит. А сейчас за что?
– Ни за что.
– А если точней? – усмехнулся Проня.
– Мокруху шьют.
– И кого замокрил?
– Не я. И не замокрил. Выжил Цепень.
– Цепень?! – изменился в лице Проня. – Так это ты его?
– Не я. Но на меня шьют.
– Менты – козлы, но шьют по делу. Ты это, здесь пока побудь, а я сейчас.
Проня появился минут через пять.
– Пошли, смотрящий зовет.
Смотрящий занимал почетное место в блатном углу. Еще молодой парень, лет двадцать пять, не больше. Но видно, что немалую часть своей жизни он провел за колючкой. Пристальный изнуряющий взгляд, огрубленные неволей черты лица, уверенность в каждом движении.
– Ты, что ли, Цепня замокрить хотел? – спросил он.
И прежде чем Костя решился на ответ, добавил:
– Не колотись, здесь наседок нет.
– Хотел, – кивнул Костя. – Но не замокрил.
– Круто. Цепень Козыря завалил.
– Знаю.
– Так ты за Козыря спросил или как?
– Или как. Амурные дела.
– Лихо ты. Ну, считай, и за Козыря спросил. И за Фокса тоже. С такими отморозками только так и надо – мочить и никаких гвоздей. По первому разу ты у нас за бакланку гостил, так?
– Вроде того. Козлу одному вывеску испортил.
– Тоже амурные дела?
– Он мать обидел.
– Мать – это свято, – дружелюбно кивнул смотрящий. – Не похож ты на баклана. По жизни кто?
Костя понял, что ему дается возможность примкнуть к блатным. Но желания не было.
– Косяков за мной нет. Но я сам по себе.
– Насчет косяков пробьем. А то, что сам по себе… У каждого свой выбор, пацан. Кому черная масть, кому серая. А кому-то и в мастевых нехило живется.
Костя понимал, о чем разговор. Черная масть – воровская, серая – мужицкая, а мастевые – это «петушня» позорная. Его больше устраивала серая масть. Не хотелось никому ничего доказывать, не хотелось лезть на рожон. А быть честным мужиком – вовсе не зазорно. Правильных мужиков и воры уважают. Лишь бы в козлятник не записаться. Но это не про него. Он сам по себе. Воры – справа, менты – слева, а он – посередине.
«Волга» – широкая машина, двоим на заднем сиденье совсем не тесно, если, конечно, эти двое не из жиртреста. Не сказать, что Катя худенькая, но вовсе и не толстая.
Бюст у нее мощный, а так лишнего веса в ней нет. И Антона никто никогда не держал за толстого кабана. Килограммов семьдесят в нем, не больше. Но ему хотелось, чтобы на заднем сиденье «Волги» было тесно. Ведь там он был не один, а с Катей. А она такая красивая, такая волнующая, что его тянуло к ней как магнитом. Тянуло, и он притянулся. Рукам воли не давал, но прижался к ней боком. А она делала вид, что не замечает этого. И не отодвигалась, хотя свободное место было.
Эх, Катя! Не девушка, а мечта. Но, увы, есть у нее парень. И не абы кто, а Костя. Пацан, через которого Антон не мог переступить при всем своем желании. А Катю желал он страстно. Да и она, нет-нет, а заигрывала с ним. Но больше по-дружески. Хотя… Вчера учудила. Голышом купалась. Вроде бы и купальник был, а все равно догола разделась. На диком пляже кроме нее никого не было, но с высоты она была видна как на ладони. И ведь знала, что Антон будет за ней наблюдать. А он глаз не мог оторвать. Стыдно, кому видно. И ему было стыдно, но лишь чуть-чуть.
– Долго еще ждать? – спросил таксист.
Второй час уже возле Катиного дома стоят. А терпилы все нет и нет. А ведь должен был уже появиться.
– А тебе что, мало заплатили, командир? – нехорошо посмотрел на него Ленька.
Таксист обреченно пожал плечами и затих. А тут и терпила появился.
– Идет.
Катя показала ему на маленького щуплого мужичка. Такого соплей перешибешь. И по кислому выражению лица видно, что чмошник он по жизни. Даже связываться с ним противно. Но делать нечего.
Ленька хотел выйти из машины вслед за Антоном. Но тот его осадил:
– Я сам.
Он пошел за Нырковым до самого подъезда. Вокруг все спокойно – ни ментов, ни братвы. Люди на пути попадались. Но ведь Антон не собирался убивать терпилу. Даже калечить его не станет. Напугать – и все.
Нырков зашел в подъезд своего дома, Антон резко прибавил в скорости, настиг его на площадке между первым и вторым этажом.
– Эй, мужик!
Бедняга вздрогнул от страха и неожиданности, испуганно повернулся к нему лицом. И в этот момент Антон легонько ударил его ножом в живот. Хитрый нож, с тупым, легко уходящим в рукоятку лезвием.
– Ой! – вскрикнул Нырков и обморочно закатил глаза.