– Почему?
– Так. – Она снова улыбнулась своей непонятной летящей улыбкой. – Натура такая. И потом, кто в глуши вырос, тот наедине с собой никогда не заскучает.
– Как сказать. Пустота везде место найдет, и в глуши тоже.
Рядом с этой женщиной неловко было изрекать прописные истины. Было в ней что-то такое, что исключало всякую банальность.
– Конечно, вы правы.
Варя снова смутилась. Похоже было, что она совсем не знает, как себя с ним вести, и поэтому держится скованно. Александр еле уговорил ее все-таки зайти к нему в поселок. Конечно, он мог бы проводить ее и в деревню, но сказал, что не может, потому что уже поздно и он устал. Неизвестно, поверила ли этому Варя, но только соображение о том, что она потребует дополнительного усилия от человека, который, по ее представлениям, и так уже совершил не то что усилие даже, а подвиг, спасая ее от медведя, – похоже, только это соображение заставило ее согласиться.
Но скованность ее не проходила ни от виски, ни от тепла, ни от разговора о живописи Джотто. Во всем этом была какая-то необязательность, которую Александр чувствовал сейчас особенно остро. Ну, виски. Ну, фрески. Все это было неважно после того, что он пережил этой ночью в лесу, когда стоял под сияющим небом и жизнь стояла перед ним, как она есть.
– Вы не обращайте на меня внимания, Александр Игнатьевич. Отдыхайте.
Неслышно ступая в вязаных носках – валенки она сняла сразу же на пороге, – Варя прошла к камину и села в кресло, повернутое к каминному экрану. Александр не мог теперь видеть ее лица; наверное, она специально так села, пытаясь избыть неловкость. Ему почему-то было жаль, что это так.
Он не знал, о чем с ней говорить, но и не пытался говорить хоть о чем-нибудь. Молчать в ее присутствии было легко, как дышать. Он умел ценить эту редкую человеческую способность.
Косы, которую Александр запомнил из ее детства, у Вари больше не было. Когда она вошла в комнату и сняла платок, то оказалось, что волосы у нее были сколоты шпильками, но все шпильки растерялись, кроме одной. Эту оставшуюся шпильку она вынула сама и попыталась пригладить волосы, но они все равно остались спутанными, и она перестала их поправлять. Кажется, она вообще быстро смирялась с тем, чего не могла изменить. Но это происходило не от безволия, а от какого-то другого качества, которого Александр в ней не понимал.
Она сидела перед камином, смотрела на огонь, волосы падали ей не плечи и в отблесках пламени казались не русыми, а серебряными… За окном стояла такая тишина, которая бывает только зимой и только в настоящей глуши, той самой, о которой сейчас говорила Варя.
«Зря я ее наставлять взялся. – Александр вспомнил свою сентенцию о повсеместности пустоты, и ему стало неловко. – Ей-то лучше знать, скучает она или не скучает. Да, может, она и права: какая у нее, у такой, наедине с собою может быть скука? Наверное, права».
Она и сейчас была как-то наедине с собой, несмотря на присутствие в комнате еще одного человека. Александра это нисколько не смущало. Но длить ее смущение ему не хотелось.
– Ложитесь, Варя, – сказал он. – Вот здесь, на диване. Постель в шкафу. Вы устали.
– Нет, я не… – начала было она.
– И я устал, тоже лягу. Да и поздно уже. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Александр Игнатьевич. – Она встала, обернулась к нему. – Спасибо вам.
– Не за что, Варвара Андреевна.
Александр улыбнулся ее серьезности и вышел из гостиной.
Часть II
Глава 1
Варя всегда считала, что ее назвали неправильно.
Варвара Андреевна Иорданская – эта россыпь раскатистых звуков казалась ей слишком напористой и совсем не соответствующей ее характеру. Не то чтобы она чувствовала себя вялой или слабой, но жизненный напор… Варя не думала, что полученные с его помощью блага – это то, что ей в жизни необходимо. Впрочем, спроси ее, что же ей в жизни необходимо-то, она и не ответила бы.
– В бабку ты удалась, Варвара, – говорила мать. – И лицом, и нравом. У той тоже – что на уме, никогда, бывало, не поймешь.
О бабушке Ксении Варя помнила немногое, хотя, когда та умерла, ей было уже пятнадцать лет. Наверное, так получилось именно из-за тех бабушкиных черт, которые мама находила и в Варе.
Все, что она помнила о бабушке, говорило именно о непонятности ее натуры. Например, Варя запомнила, как бабушка однажды сказала ей:
– Ты смотришь летящим глазом.
– Как это? – удивилась Варя.