Азарт среднего возраста

Она зажмурилась, потрясла головой и решительно спустилась вниз по лестнице.

– Ты сегодня бледная, Варвара, – заметил Герберт. – Плохо спала, потому что волновалась?

– Ага, – сказала Варя. – Это же первая работа у меня такая.

– Очень большой заказ, – кивнул Герберт. – И впервые у тебя получилось полностью хорошо. Я много раз говорил тебе: чтобы быть на настоящем уровне, фарфор должен являться модным. А тебе для этого не хватало артистизма. Ты была слишком серьезная, Варвара, – улыбнулся он.

– Была, а теперь перестала? – Варя улыбнулась в ответ.

– Наверное, с тобой что-нибудь произошло. Что-нибудь приятное. Ну, к делу! – Герберт хлопнул в ладоши. – Сегодня важные минуты, нельзя их терять.

Варя пошла вслед за Гербертом в цех отливки. У нее сердце всегда замирало, когда она видела, как жидкий фарфор, то есть и не фарфор еще, а каолиновая масса, которая, возможно, станет фарфором, заливается в гипсовые формы. А сегодня, когда это были не посторонние формы, сердце ее должно было бы замирать особенно.

Она могла представить их с закрытыми глазами. Она знала каждую линию этих фигурок, она сама придумала каждую эту линию и сама следила за изготовлением гипсовых форм, в которых они должны были наконец воплотиться.

И как же при этом не замирать сердцу?

Но сердце ее молчало. Варя и сама не понимала, отчего вдруг такая странность.

«Из-за этой тошноты дурацкой, – сердясь на себя, подумала она. – Отравилась, что ли? Вечно у меня все некстати!»

И тут она вспомнила, что сегодня ранним утром эта непонятно откуда взявшаяся тошнота казалась ей вот именно признаком того, что она волнуется из-за предстоящей отливки. Выходит, тогда она ошибалась? Или ошибается сейчас?

Варя вышла из мастерской, когда город уже погружался в сумерки. На другом берегу Москвы-реки белели в полумраке стены собора в Коломенском, мерцали золотые звезды на его синих куполах.

Варя шла вдоль берега и не чувствовала ничего, кроме усталости. Ни радости от того, что ее «Арабески» получились именно такими, какими она их задумала. Ни удовлетворения от того, что они вообще получились, что ей доверили наконец сделать что-то самостоятельное.

«Это из-за тошноты, – снова подумала она. – Из-за дурацкой тошноты. А она… Она просто так. Ничего она не значит!»

И тут ужас, который она до сих пор гнала от себя, то есть и не гнала даже, а просто не хотела сознавать, – ужас этот накрыл ее с головою.

«Я же здорова, – холодно, жестко сказала она себе. – Я совершенно здорова, все мои женские дела всегда происходили в срок и вовремя. А теперь ничего нет уже второй месяц. И значить это может только одно: что Олег тогда как в воду глядел с подлыми своими рассуждениями о ребенке».

От одной лишь мысли о бывшем муже, от того, что она представила его внятную манеру говорить, Варю затошнило еще сильнее. Она остановилась, положила руки на судорожно сжимающееся горло.

– Да что ж я за человек такой?! – от отчаяния она произнесла это вслух. Старушка, шедшая перед ней по улице, вздрогнула, обернулась и засеменила вперед ускоренным шагом. – Почему у меня все… вот так?!

Конечно, не было смысла задавать себе этот вопрос. Но кому еще его можно задать, Варя не знала.

Возможно, она сама была виновата в том, что так одинока – в огромном этом городе и в жизни. То есть, конечно, именно она была в этом виновата, а кто же еще? Будь у нее веселый и общительный характер, было бы и множество подружек, и множество разных приятных мест, в которые можно пойти в минуту душевной невзгоды.

Но ничего этого у Вари не было. Да и не хотелось ей, чтобы было у нее в жизни все это – веселое, легкое, ни к чему не обязывающее. И обман отношений, которые завязываются от одного лишь одиночества, тоже был ею уже опробован.

А другие, погруженные в самую глубину души, единственно ей необходимые отношения так и не появились в ее жизни. Они как будто бы и не могли появиться, эти единственные отношения… Но почему, почему? Варя не знала.

Глава 8

Успенскую церковь не зря называли певучей.

Даже когда не звучали в ней голоса певчих, Ксении все равно казалось, что ее стены не молчат. Может, оттого, что она была построена без единого гвоздя, вообще без единого кусочка металла, ничто и не мешало звучать сухому дереву ее стен.

Теперь, зимой, в церкви было холодно. Она не случайно была построена так, что не отапливалась даже зимою. Это уберегло ее от пожаров, которые за триста лет не раз могли оставить от деревянного строения лишь горку пепла.