Азарт среднего возраста

Несмотря на зимний холод, в церкви было сухо. И это тоже было секретом ее постройки. Здесь вообще все состояло из сплошных секретов, на Беломорье.

Во всяком случае, Ксении так казалось.

Когда привезший ее из Москвы Андрей Гаврилов предложил ей остаться в Мурманске, она отказалась.

– Почему не хочешь? – удивился тот. – Мурманск большой город, книги есть, школы есть – для тебя работы много.

– Мне обстоятельства не позволяют, – уклончиво ответила Ксения.

Уклончивость вообще-то не была ей свойственна, а перед этим пареньком она испытывала за нее даже неловкость. Удивительная наивность и кроткость его больших разлетистых глаз не допускала ни малейшей неискренности в разговоре с ним.

– Ты в красивые места хочешь, да? – вдруг улыбнулся Андрей Гаврилов. – Для тебя важно, чтобы красиво?

Странно было, что обычный вербовщик, в задачи которого входит только набор рабочих рук, обращает внимание на такие вещи, как желания тех, кого он нашел для одной лишь работы. И тем более – что он интересуется, важно ли для них такое неважное с практической точки зрения обстоятельство, как красота мест, где они будут работать.

– Да, – невольно улыбнувшись, кивнула Ксения. – Это важно, чтобы было красиво.

Поезд шел из Москвы на Кольский полуостров почти две недели. За долгую дорогу в переполненном вагоне Ксения устала. Да еще воспоминания, которые она гнала от себя… Что подумал Игнат, когда прочитал ее записку и понял, что она ушла от него навсегда? Согласился ли, что без нее ему будет лучше? Или ищет ее теперь со всем присущим ему упорством?

Ксения понимала: если Игнат в самом деле ее ищет, то найдет непременно. И другое она понимала тоже: лучше расстаться с ним один раз – единым духом и без оглядки.

Так что о красоте мест, где будет как-нибудь идти ее дальнейшая жизнь, Ксения совсем не думала. Но надо же было что-то ответить этому милому и смешному парню – она и ответила.

– Тебе на речку Варзугу надо, – убежденно сказал Андрей Гаврилов. – Варзуга в Белое море течет. На ней поморы живут.

– А разве у вас здесь не все поморы? – удивилась Ксения.

– Не все, – объяснил Гаврилов. – Поморы от других отличаются. Вот я, например, саам. Это такой северный народ. Ты про саамов не знаешь, наверное.

– Не знаю, – подтвердила Ксения. – Вы не обижайтесь.

– За что обижаться? – улыбнулся он. – У нас маленький народ, из Москвы его не видно. Мы раньше, до революции, только оленей пасли и рыбу ловили. Поморы тоже рыбу ловят, но они совсем другой народ. Русские, но более… Более сильные, вот какие! И гордые поэтому – работают много, работать умеют, потому себя уважают. Только суровые. Но это понятно: у холодного моря и жизнь суровая.

– Я знаю, – печально улыбнулась Ксения. – У меня…

Она чуть не сказала, что муж ее был помор, но осеклась. Почему «был»? Потому что теперь он ей не муж больше? Назвать Игната бывшим мужем язык у нее не поворачивался.

– Я про поморов знаю, – все-таки сказала она. – Только я думала, они в других местах живут. На Онеге…

Игнат был родом из деревни Колежма, которая, Ксения знала, находилась где-то близ реки Онеги.

– На онежском берегу тоже живут, – кивнул Андрей Гаврилов. – И на Варзуге живут. Только на Варзугу добираться трудно. Поезд туда не ходит. Пешком по берегу надо идти.

– А… можно мне туда? – осторожно спросила Ксения.

Ей не верилось, что это возможно. Что удастся ей не просто укрыться от людских глаз в глухом краю, куда поезда не ходят, но и окажется этот край тем самым Беломорьем, которое, по Игнату, представлялось ей местом жизни совсем особенных людей.

На лице Андрея Гаврилова появилось растерянное выражение.

– Я не знаю… – тихо сказал он. – На Варзуге ничего не строят. Мне не поручали туда работников набирать. В Мурманск на судоремонтный завод люди нужны. Жилье строить тоже нужны. – Наверное, печаль, наполнившая ее при этих словах, так ясно отразилась у Ксении на лице, что он добавил поспешно: – Но я постараюсь, Ксения. Ты не думай, я постараюсь. Надо, чтобы тебе спокойно было.

Он не стал уточнять, почему надо, чтобы ей было спокойно, а она пропустила его слова мимо сердца. Она рада была уже и тому, что ей дали койку в бараке, хотя бы и временно. И пусть в этом бараке дует из всех щелей, пусть одновременно с холодом стоит жар от множества человеческих дыханий, – это неважно.

Жизнь приобрела хоть сколько-нибудь определенные черты, и не все ли равно, приглядны эти черты или нет?