Дважды коронован

Но, как оказалось, сначала нужно было пройти тест на социально-классовую принадлежность, а потом уже все остальное.

В первую очередь этап обшмонали. Раздели до трусов, заставили выложить содержимое сумок на стол, в общем, все как перед заездом на тюрьму. Но здесь и помещение светлое, и стены совсем недавно побелены, и краска масляная на них свежая. И тепло здесь, и полы дощатые – не холодно босиком стоять. Только взгляды у досмотрщиков морозные, и, глядя на них, Спартак понял, что лучше не выступать, но все-таки трусы снимать не стал. Он готовился к худшему, но никто ему даже слова не сказал. Просто посмотрели на него как на обреченного и оставили стоять у стены, руками опираясь на нее.

– Чует мое сердце, не к добру все это, – сказал Барбос.

И он здесь, и Телок. Но Спартака это не утешало, его одолевало нехорошее предчувствие. Как оказалось, не зря.

– Баранов!

Мент в щеголеватой шитой фуражке выкрикнул одну фамилию, через две минуты вторую. Арестантов уводили в соседнюю комнату, откуда они вскоре возвращались, одевались, брали свои «хабары» и усаживались на скамью в ожидании следующей процедуры.

Попал в соседнюю комнату и Спартак. За столом с кумачовой скатертью сидел офицер с погонами капитана, а еще четыре сотрудника в камуфляже стояли у стен. Все с дубинками, лица злые, взгляды свирепые.

– Подпишись, и свободен!

Офицер небрежно бросил на стол бланк заявления. Текст отпечатан на машинке, а фамилия, имя и отчество записаны от руки. Спартаку нужно только поставить свою подпись.

Но как можно подписаться под заявлением, которое обязывало его и соблюдать внутренний распорядок в колонии, и добровольно сотрудничать с администрацией? Он должен был исправно работать на производстве, давать план, а это само по себе косяк для законного вора, не говоря уже о сотрудничестве с администрацией.

– Я писать не умею, – покачал головой Спартак.

– Крестик поставь, – устало посмотрел на него капитан.

– А если нет?

– Тогда на тебе крестик поставим.

– Не буду ничего подписывать.

Крест на нем стали ставить, не отходя от кассы. Менты набросились всем квартетом.

Первые удары пришлись по ногам. Менты собаку съели на такого рода экзекуциях, знали, как сбить заключенного на пол. Но Спартак, к их удивлению, падать не спешил. Выдержав несколько мощных ударов, он сам лег на пол. Из практических соображений. Пол закрывает один бок, а другой можно хоть как-то защитить руками. Впрочем, его бы и без того сбили с ног. Да и закрыться получалось не очень.

Били его дубинками – по ногам, спине, животу, но лицо не трогали. Тело превратилось в пульсирующий сгусток боли, а на лице ни единой царапины.

Избили Спартака так, что ментам пришлось потрудиться, чтобы поставить его на ноги.

– Давай подписывай, – со злорадством проговорил капитан.

Но Спартак покачал головой.

На этот раз его били ногами. И даже по лицу. Спартак пропустил удар по носу, закрылся руками, чтобы не выбили зубы. Но нечем было прикрыть живот, спину, и тяжелые берцы крушили позвонки, почки, печень.

Спартак уже терял сознание, когда услышал долгожданное: «Хватит!»

– Заявление будешь подписывать?

Он не сказал «да» и кивком головы не выказал согласия, но его поставили на ноги, подтащили к столу, сунули под нос заявление. Он не смог бы подписать его при всем желании, так как ручка не держалась в сбитых пальцах.

Его снова швырнули на пол и снова заработали дубинками. Но он уже не чувствовал боли. Вернее, больней быть уже не могло. Да и экзекуция продолжалась недолго.

– Хватит. Еще успеет подписать, – раздался голос капитана. – Давайте следующего.

После таких побоев Спартака следовало бы отправить в лазарет, но его за руки выволокли в смотровую и оставили лежать на полу.

Барбос было бросился к нему, но тут же получил дубинкой по шее и остался на месте.

Пришел его черед идти в соседнюю комнату, но вернулся он быстро и на своих двоих. Правда, демонстративно держался за почки, как будто их ему отбили. Стыдно ему. Блатным он не был, хотя на воле жил по понятиям. Бандит он по жизни, в рэкетирской бригаде состоял, и для него западло прогибаться под ментов. Но дрогнул он...

И Телок не сопротивлялся, вышел из соседней комнаты живой и невредимый. И в глаза Спартаку при этом смотреть не стеснялся. Дескать, я не блатной, и мне такие передряги ни к чему. Все верно, он груздем не назывался, и в кузов ему совсем не обязательно. Барбос пытался изображать из себя блатного, даже отрицалой собирался себя объявить – но, видно, расправа над Спартаком сломала его... Что ж, у каждого свой путь.