Последний Завет

— Это же сколько нам еще топать? — прервал мечтательное настроение Германа Густав. — Бедные мои ножки…

— Ножищи! — уточнил Герман и сердито покосился на великана.

— И главное — еды тут никакой нету! — протянул Густав, словно бы не замечая взгляда следопыта. — Цветы, что ли жевать будем или траву?.. Мы, можно подумать, козы какие-то?.. Я лично — нет.

— Конечно, ты не коза, — угрюмо заметил Герман, — ты козел.

— Ну а чего ты обзываешься-то?! — обиделся великан.

— Потерпи немного, — пожалела его Герда, — возвращаться назад все равно уже поздно. К тому же еда тут есть, уверяю тебя.

— Есть? — приободрился Густав. — Ну тогда ладно, тогда совсем другое дело. А какая?

— Увидишь, — пообещала Герда, — здесь вообще много чего интересного.

— Нам туда? — спросил Франц, указывая на северо-восток.

— Почти угадал. — Девушка извлекла из кармана куртки довоенный компас. — Сейчас сверимся с моими данными.

— Ты сама-то в этих местах когда-нибудь бывала? — с подозрением спросил Герман, на компас он покосился с завистью — ценная вещица, достать такую не так-то просто.

— Не бывала, но куда идти знаю, — ответила девушка, — не волнуйся. И не надо на меня так смотреть — дыру прожжешь! Наслаждайся прогулкой. Когда бы ты еще из своих развалин выбрался на природу?

— Да уж прогулка та еще… — пробурчал Герман, подумав, что самомнение у девчонки еще то — вовсе он и не на нее смотрел, а на отличный компас у нее в руках.

Ему захотелось во всех подробностях объяснить Герде, где именно он видел такие прогулки, но он сумел взять себя в руки и решил, что спорить и ругаться с ней все равно бесполезно — на каждое его слово у девчонки находилось сразу несколько очень ехидных замечаний. А выражаться в ее присутствии он почему-то не мог. Словно ему что-то мешало ощущать себя свободным. Это что-то заставляло его постоянно подбирать более мягкие выражения.

Подобное чувство было для Германа внове, и он с неудовольствием подумал, что присутствие девушки заставляет его отказаться от многих своих привычек — например, всегда открыто выражать свои мысли и чувства, если ему что-то не нравится. Впрочем, охотник заметил, что Густав тоже прикусил язычок. Великан был большим любителем крепких выражений, а сейчас речь его совершенно избавилась от множества грязных словечек. То, что даже такой грубиян, как Густав, умудряется воздерживаться от ругани, всерьез удивило следопыта. Значит, Герда так действует не на него одного? Впрочем, в том, что Густав долго не сможет сдерживаться, следопыт был уверен…

Пока Герда советовалась с Дуго, выбирая направление для их дальнейшего продвижения, Герман принялся копаться в рюкзаке, стараясь не обращать внимания на Пилигримов. Ревизия рюкзака выявила, что дела обстоят не слишком хорошо, пороховых болтов осталось всего четыре, обычных — двенадцать. Бывало, конечно, и похуже. Однажды ему пришлось удирать от Мусорщиков с единственным арбалетным болтом, да и тот торчал у него в предплечье, но это была совсем темная история, и Герман очень не любил вспоминать о той неудачной вылазке на территорию враждебного клана.

Привлеченный порханием крупной синей бабочки, Густав затопал к ней, насекомое взмыло вверх, и великан побежал за бабочкой, подпрыгивая и стараясь ее поймать. Бабочка улетела. Над поляной разнеслась яростная брань.

«Вот и сорвался, — удовлетворенно подумал Герман, — я так и знал».

Разочарованная физиономия вынырнула из травы. Девушка шутливо погрозила грубияну пальцем, и он стал пунцовым от стыда:

— Я это… больше не буду ругаться. Прости, Герда…

— Франц, ты чего такой кислый? — поинтересовался Герман.

— Как-то тут странно, — выдавил Госпитальер.

— Что именно тебя настораживает? — спросил Дуго.

— Не знаю, — качнул головой Франц, — но что-то тут не так. Мне тут не нравится.

Госпитальер выглядел потерянным, вцепившись в автомат так, что пальцы побелели от напряжения, он оглядывался кругом. Безмятежность пустошей его пугала. Слишком жуткими были рассказы об этой местности среди Торговцев и представителей самых разных кланов, чтобы вот так запросто поверить в безопасность этих мест. К тому же Герман, как Франц успел заметить, тоже вел себя беспокойно, раздражаясь без всякой видимой причины, а его чутью Госпитальер за то недолгое время, что они были знакомы, научился доверять. Правда, он и предположить не мог, что раздражение следопыта вызвано совсем не чувством опасности, а несколько другим чувством… Герда и Дуго, посовещавшись, наконец пришли к единому мнению.