Барбаросса

Нет, за собою он вины не признавал. И мало кому известно, что даже в сорок первом Сталин продолжал уничтожать военные кадры. Именно тех самых людей, которых – по его же словам – сейчас не хватало, чтобы наступил в войне крутой перелом. Армия сдавала города, никто еще не ведал, где последний рубеж, могущий стать вторым Бородино, а в подвалах Берии по-прежнему истязали людей («Была настоящая мясорубка», – позже признавал сам Берия). Когда же враг стал угрожать столице, Берия спросил Сталина, что делать с теми, кто в этой «мясорубке» еще уцелел. Сталин указал выпустить К. А. Мерецкова, будущего маршала, и Б. Л. Ванникова, чтобы тот занял пост наркома вооружения. После падения Смоленска аппарат НКВД был эвакуирован из Москвы, как общесоюзная ценность; вместе с палачами тайком вывезли в Куйбышев и подследственных; когда же началась осада столицы, Берия послал телеграмму – следствие прекратить, судить не надо, уничтожить всех сразу. И на окраине села Барбыш была заранее отрыта могила. Над могилой поставили истерзанных и уже безразличных ко всему людей – лучших офицеров армии и командиров, лучших танкистов и асов авиации, а среди них и жену Рычагова – Марию Нестеренко, которая уже ни о чем не спрашивала палачей, а только тянула руки к любимому мужу: 

– Паша, за что? Скажи мне, Паша, за что?..

Какой уж день гремела война, погибали тысячи детей и женщин, на дорогах ревел брошенный скот, завывали сирены, тонули корабли, самолеты врезались в землю, а Сталин природным и звериным инстинктом ненависти, тишком, почти воровски, где-то на окраинах провинции, чтобы никто не знал, чтобы никто не слышал, истреблял лучших людей, воинов и патриотов, в которых так нуждалась страна.

Все лето киевляне копали гигантские рвы, надеясь, что они остановят панцер-дивизии Клейста, уже громыхающие по ночам на подступах к городу. Но падение Киева было неизбежно. Сталин зорко присматривался – кого бы сделать виноватым, чтобы самому остаться невиновным? Если обвинить во всем Семена Буденного, тогда всем станет ясно, что где Буденный – там и он, Сталин, этого делать нельзя. Сталин приказом № 270 обвинил в предательстве генералов, якобы сдавшихся в плен…

Нашлись честные люди, доложили Мехлису:

– Это неверно! Названные в приказе генералы в плен не сдавались, а пали в сражении как герои, даже не испугавшись рукопашной схватки. Делать из них предателей – позорно!

– Вы все политические младенцы, – отвечал Лев Захарович. – Предатели у нас были, есть и будут. Как же нам без предателей? Иначе почему же мы драпаем от фрицев, а? То-то…

Семен Михайлович Буденный тоже оказался человеком смелым. Он прямо заявил Сталину: «Ваше решение вместо меня назначить главкомом Юго-Западного фронта маршала Тимошенко ничего не изменит … Судьба Киева уже решена!» А виноватым в трагедии Киева был не кто иной, как тот же Лев Захарович Мехлис, – это он в самый канун войны велел демонтировать укрепленные районы на том основании, что их создавали «враги народа»…

С 8 августа 1941 года Сталин именовался Верховным Главнокомандующим. Невольно вспомнился мне случай из практики тех лет. В одной из наших газет – по недосмотру корректорши – была пропущена одна лишь буква и вместо «Верховный Главнокомандующий» было напечатано «Верховный Гавнокомандующий». Опечатка историческая! Говорят, что в редакции после этого не только уборщицы тети Мани не осталось, но пострадала даже кошка, любившая греться под лампой на столе этой корректорши…

* * *

– Так на чем же мы остановились? – спросил Чуянов.

Зубанов продолжил разговор о распределении в Сталинграде электроэнергии, выразил и сочувствие Чуянову:

– Спать-то вы спите ли? Наверное, дел по горло.

Алексей Семенович ответил, что от дел все равно никуда не денешься, дела есть дела, тем более в такое время.

– Но с началом войны стали мешать всякие самоучки, изобретатели велосипедов. Я понимаю, – сказал Чуянов, – люди, желая помочь отчизне, искренне заблуждаются. Гнать их неудобно. Вот и сидишь как дурак, слушая всякую ерунду с тангенсами и котангенсами. Изобретают, конечно, оружие. И понятно, секретное. Откажись выслушать их – обещают Сталину жаловаться. Будто я враг народа, душитель народных талантов и прочее…

Они покончили с делами, но Чуянова не покидало мерзостное сознание, что враг уже здесь, где-то в городе. Отпуская инженера, Алексей Семенович все же задержал его в дверях. Душевные эмоции требовали разрядки.