Баязет

Егорыч грубо растолкал поручика.

– Да ну тя! – сказал он. – Будя с собой-то гуторить… Может, ишо плеснуть крепенькой?

– Дай перо, – попросил Карабанов. – И придвинь чернила…

И перо ему подали, и чернила придвинули.

«А кому? – вдруг с ужасом подумал Андрей. – Кому писать мне? Никому я теперь не нужен…»

– Сволочи! – выругался он, отбрасывая перо. – Упекли меня здорово. По всем правилам… Плесни-ка, Егорыч, на донышко!

Поручик выпил водки, крепко выдохнул сивушный дух. Егорыч порылся в карманах, протянул ему желтый завялый огурец.

– Закуси-тко!

Карабанов расхрупал огурец безо всякого удовольствия. Отбросив бешмет, скинул ноги на пол:

– Дрожат, проклятые! Этот Баязет еще аукнется нам…

В сторожку, придя от рогатки, протиснулся дежурный казак. Лениво козырнул под папаху.

– Ваше благородье, – доложил он, – обоз тащится…

Карабанов, натянув фуражку, вышел. Длинный ряд артиллерийских фургонов застрял возле рогатки. Возглавлял обоз отощавший в походе капитан в солдатской шинели и с черной повязкой на глазу.

– А мы с вами знакомы, – сказал ему Карабанов. – Помните, вместе стояли за деньгами в игдырском казначействе?

– Помню, – ответил капитан, протягивая поручику жесткую, черную от грязи ладонь. – Вы, кажется, из Баязета?

– Да, имел счастье…

– Не хотите ли стакан лафиту? – предложил капитан.

– Что? – испугался Карабанов.

– Правда, – ответил офицер. – У меня тут еще осталось во фляжке… Хороший лафит, господин поручик. Один мой приятель привез из Поти, купил там у греков-контрабандистов.

Карабанов, с усмешкой вспомнив о Штоквице, отхлебнул вина из фляжки артиллериста.

– Нашумели же вы с этим Баязетом на всю Россию, – сказал одноглазый вояка, затыкая флягу. – Все газеты теперь из вас святых понаделали. «Новые Сиракузы!» – так и пишут везде…

– Не везде, – ответил Карабанов. – Например, господину Каткову не совсем нравится, что мы не сожрали всех лошадей. Так что «Новые Сиракузы» под большим сомнением…

Обоз любезного капитана Карабанов пропустил через рогатку, не подвергая его осмотру: возиться сил не было.

– Подвысь! – только крикнул казаку, и вся эта медлительная орава быков, скрипучих фургонов, ездовых конвоиров и трескучих снарядных линеек тяжело прокатилась мимо поручика под уклон горы, и Андрей снова вернулся в караулку.

Макнув перо в чернильную слякоть, небрежно записал в кордонный журнал время проезда вагенбурга, потом дал Егорычу денег, чтобы тот сходил в аул и купил курицу:

– Сходи, братец, с души воротит… А я пока каганок разведу да воду поставлю. Пожрем хоть!

Егорыч покорно собрался. Дров поблизости не было, и казаки таскали откуда-то полуветхие кладбищенские кресты. Подсовывая в пламя обломки дерева, Карабанов не испытывал при этом кощунства. Кресты так кресты, – кому они нужны тут, в горах, а приготовить еду в такой глуши надобно как-нибудь…

Тупым топором Карабанов кромсал кресты у порога надвое. Один из них попался совсем трухлявый, легко разломился на колене. Андрей швырнул его в огонь, и языки пламени с шипением поползли по гнилой древесине. Глаза Карабанова в удивлении расширились: под сильным жаром на обломке креста вдруг выступила стертая временем и дождями надпись:

…А С НИМИ КАРАБАНОВ ДАНИЛО СЫН ИГНАТЬЕВ

Голыми руками – в огонь прямо, выхватил Андрей головешку, взвыл от боли и дурного предчувствия. Сторожка наполнилась горьким чадом. Кто он был, этот Данило Игнатьевич, не знал того Карабанов: однофамилец или уже просто забытый в роду пращур, – а впрочем, не все ли равно, только страшно было сейчас Андрею.

– У-у… У-упекли, сволочи! – выл он. – У-у-у… в углу этом… зарыли!

Егорыч, запыхавшись, влетел в сторожку, с размаху брякнул об стол деньгами.

– Кордон, – выпалил казак, – в порядок привесть надо… Сейчас видел с горушки… Едут!

– Кто едет?

– Того не знаю. Только вижу, что едут!..

Распахнув окна, быстро выветрили дым из сторожки, Егорыч обшарканным голиком выхлестал за порог мусор. Карабанов нарочито – для служебной показухи – раскрыл кордонный журнал, поправил криво висевшую над топчаном гравюрку с изображением красивого генерала Диомида Пассека.

– Убери водку, – велел Карабанов казаку. – Сунь ее под топчан хотя бы… Да ширинку у себя застегни! Раззява…

Вышли оба, застегнувшись на все пуговицы, подтянув шашки. С высоты была видна петляющая внизу лента дороги, по которой тянулась цепочка огней. Темнота близкой ночи наваливалась откуда-то из-за гор, и огни трепетно дрожали в сумраке ущелья.