А в остальном, прекрасная маркиза...

Испепеляющий взгляд, который он бросил на жену, был сладким медом, пролившимся на Галино сердце. Аполлинария, конечно, звучит древнегречески возвышенно, а Поля — исключительно простецки.

Заиграла музыка. Снова медленный танец. Из репертуара Леграна, мелодия сентиментальная до крайности, еще бы чуть-чуть в нотах поменять, и зазвучит душещипательность тюремного романса. Музыка не оставляла вариантов: танцевать, приглашать даму, кружиться с ней в тесных, допустимых моментом объятиях. Вадик называл медленные танцы узаконенным лапаньем.

Галя перехватила взгляд, который Аполлинария бросила на Вадика: приглашайте, я согласна.

Вот уж дудки! Мало ей Тимура! Галя ленивым небрежным взмахом руки прикоснулась к Вадиму. Он был совершенно туп! Не понимал игры взглядов и жестов. Пришлось, отвернувшись, чтобы никто, кроме Вадика, ее не увидел, процедить:

— Танцевать. Быстро! Приглашай, пошли!

Тимур с женой и американцем остались разговаривать. Галя с Вадиком танцевали. На них глазели. Вадик томился. Галя не могла сообразить: как она сейчас, когда Тимур, вежливо улыбаясь американскому начальнику, исподволь наблюдает за ней, должна выглядеть. Быть хмуро возвышенной? Или веселой и беззаботной?

Однажды Тимур на производственном совещании, когда Галя разразилась смехом над абсурдом очередной американской инструкции, сказал: «Твой смех возвращает в детство». Тимура не поняли, уставились недоуменно. Он поправился: «То, что нам кажется детскими играми, для американцев — стержень. Они не дураки, прошли серьезный путь становления бизнеса. Поэтому — без хиханья и хаханья, конструктивно — думаем, что ответить, чтобы не сильно наврать».

Веселиться, смеяться — самое лучшее, пришла к выводу Галя. И потребовала от Вадима:

— Смеши меня!

— Чего?

— Качественно смеши меня, чтобы все видели мое радостное лицо и слышали мой заливистый детский смех.

— Какой смех? — снова переспросил Вадим.

— Зараза!

Слово «зараза» у Гали и у ее подруги, жены Вадика Насти, служило ругательством на все случаи жизни.

— А ты сама не можешь посмеяться?

— Не могу, я же не сумасшедшая.

— Вот это спорно. Пощекотать тебя?

Он забрался пальцем в вырез ее платья на спине и поцарапал. Галя передернулась от возмущения.

— Прекрати! Господи, какой ты недотепа!

— Здрасьте! — обиделся Вадик.

— Быстро расскажи смешной анекдот.

— Ни один приличный в голову не идет.

— Рассказывай неприличные.

— Ну, без претензий! Сама попросила.

Эффект получился — лучше не придумаешь. Галя задирала голову, с неподдельным интересом, а также с оторопью и тихим ужасом слушала, как партнер что-то говорит, потом вскрикивала возмущенно, била его кулачком в грудь, как бы наказывая, и заливалась смехом.

Когда кончилась музыка, Вадик спросил:

— Нам еще долго тут кренделя выписывать?

— Можно уходить. По-английски, ни с кем не прощаясь. Плавно двинули в сторону вестибюля. За талию меня приобними, типа — мы воркуем. Этих анекдотов я тебе никогда не прощу! И Насте расскажу, какие мерзости ты в голове хранишь.

— О женщины! Сначала сами просят остренького, а потом возмущаются.

Вадим был рад, что представление окончено, и на угрозы неблагодарной Гали внимания не обращал. Даже предлагал по пути домой заскочить в магазин за сахаром и что там еще Настя просила.

У дверей Галя обернулась и тут же встретилась глазами с долгим и грустным, провожающим, взглядом Тимура. Последняя сладкая капля. Вспоминать этот взгляд, домысливать его смысл, мечтать можно будет несколько дней.

Така и Вака прекрасно знали, как из тети Гали, крестной мамы, вить веревки. Она позволяла им то, что родная мама запрещала, которая прекрасно видела, когда слезы — действительное несчастье, а когда — наглые капризы. Тетя Галя вообще не выносила их плача, тут же шла на уступки. Поэтому двойняшки отлично проводили время. Обедали овощным супчиком и куриными котлетками не дома, а в «Макдоналдсе», вместо дневного сна катались на лошадках в парке и скатывались с ледяных горок.

Наставление подруги: не давай им спуску, не потакай, сядут на шею — Галя выполнить не могла и к вечеру валилась от усталости. Блаженные минуты — когда Така и Вака купались перед сном, почитать им сказку на ночь, — и все, свобода. Хотя еще надо вытереть пол в ванной, потому что двойняшки, бултыхаясь, наливали на пол воды по щиколотку, простирнуть бельишко, отутюжить сухое, вчера выстиранное, в квартире разгромленной прибраться — это уже мелочи. Главное: Така и Вака спят, непроходящий страх, что они поранятся, обожгутся, травмируют свои хрупкие ножки-ручки или чего недоброго шею свернут, засыпал вместе с детьми.