Когда мы покинули Мадейру, Гай Пейджет вылез на палубу и начал что-то лепетать своим тусклым голосом насчет работы. Какого черта вообще думать о работе, когда путешествуешь на корабле? Конечно, я пообещал издателям сдать «Мемуары» в начале лета, но что с того? Кому охота читать воспоминания? Только старушкам из пригорода. И какую ценность может представлять моя писанина? Да, я сталкивался в своей жизни с так называемыми знаменитостями. И с помощью Пейджета поведал о них несколько банальных историй. Откровенно говоря, Пейджет слишком честен для подобной работы. Он не позволяет мне сочинять байки про людей, с которыми я вообще-то мог бы встретиться, но не встретился.
Я попробовал взять его лаской:
– Дружище, у вас еще совершенно разбитый вид. Вы должны позагорать. Нет-нет, ни слова больше! Работа подождет.
Потом он начал хлопотать о дополнительной каюте.
– У вас нет места для работы, сэр Юстас, – твердил Пейджет. – Ваша каюта вся заставлена чемоданами.
Судя по его тону, чемоданам в каюте не место, прямо как тараканам!
Я объяснил, что, может быть, он не в курсе, но обычно люди берут с собой в поездку не одну смену одежды. Он вяло улыбнулся (он всегда так реагирует на мои шутки) и опять взялся за свое:
– В моей клетушке работать тоже невозможно.
Знаю, какие у него «клетушки»! Обычно Пейджету достается самая лучшая каюта.
– Как жаль, что на этот раз капитан к вам не благоволит, – саркастически заметил я. – Может, вы перетащите часть вещей ко мне?
Опасно проявлять сарказм по отношению к такому человеку, как Пейджет. Он просиял:
– Да-да, пожалуй, я бы избавился от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…
Этот чемодан весит, по-моему, несколько тонн. Носильщики всегда ворчат, а у Пейджета просто цель жизни сплавить его ко мне. Мы вечно из-за него сражаемся. Пейджет почему-то считает чемодан моей личной собственностью. А по-моему, наоборот, секретарь только на то и годен, чтобы таскать чемодан с канцелярским барахлом.
– Ладно, мы попросим, чтобы нам предоставили еще одну каюту, – поспешно согласился я.
Казалось бы, дело не стоит выеденного яйца, но Пейджет все окружает ореолом таинственности. Наутро он явился с видом заговорщика эпохи Возрождения.
– Помните, вы велели мне попросить семнадцатую каюту под рабочий кабинет?
– Да, и что? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?
– Двери во всех каютах одинаковы, – на полном серьезе ответил Пейджет. – Но понимаете, сэр Юстас, с той каютой произошла какая-то странная история.
Я сразу представил себе страшные картины из романа о призраках.
– Если вы боитесь привидений, – утешил я Пейджета, – то не волнуйтесь, мы там спать не будем.
Пейджет сказал, что призраки тут ни при чем. Тем более что семнадцатая каюта ему не досталась. И поведал мне длинную, запутанную историю. По его словам выходило, что он, мистер Чичестер и девушка по фамилии Беддингфелд чуть не подрались из-за вожделенной каюты. Стоит ли говорить, что девушка победила и Пейджет никак не мог этого пережить?!
– Тринадцатая и двадцать восьмая каюты куда лучше, – твердил он. – Но они даже взглянуть на них не пожелали.
– Ладно, – сказал я, сдерживая зевоту, – чего уж так убиваться, дорогой Пейджет?
Он бросил на меня укоризненный взгляд.
– Но вы же сами просили меня занять семнадцатую каюту!
Пейджет иногда бывает несносен, как ребенок. Я вспылил:
– Мой дорогой друг! Я упомянул семнадцатую каюту только потому, что она, по моим наблюдениям, оставалась незанятой. Однако я не приказывал вам сражаться за нее до последней капли крови. Тринадцатая или двадцать восьмая тоже вполне подойдут.
Пейджет надулся и упрямо проворчал:
– Это еще не все. Каюту заняла мисс Беддингфелд, но сегодня утром я видел, как оттуда, озираясь, выскользнул Чичестер.
– Если вы решили оклеветать Чичестера, который хоть и противный человек, но все-таки священник, и милую маленькую Анну Беддингфелд, то знайте: я не поверю ни единому вашему слову. Анна Беддингфелд прелестна, ножки у нее – загляденье. Я думаю, она всем остальным дамам на корабле даст сто очков вперед.
Пейджету не понравилось мое замечание относительно ножек Анны. Сам он никогда не обращает внимания на подобные детали, а если обращает, то скорее умрет, чем в этом признается. И потому он счел такие комментарии непристойными. Я люблю дразнить Пейджета и потому ехидно добавил: