Спокойно, Маша, я Дубровский!

– С ума сойти! – восхитился Зяма.

Глядя, как он трясет пальцами над пугающей дырой, нетрудно было поверить, что это его пожелание уже сбылось.

– Это, Дюха, просто шедевр! Настоящее произведение авангардного искусства – граффити! – благоговейно молвил дыропоклонник.

– Граффити? – это слово было мне знакомо.

Туристическая поездка в Вену пополнила мой культурный багаж знакомством с великолепными работами уличных художников, которые называют себя райтерами. Это не те вандалы с баллончиками, которые поганят свежеокрашенные стены домов в нашем родном отечестве. Это настоящие мастера, способные на пустом месте – голой стене, ровном куске асфальта – нарисовать объемную картинку. Результат очень впечатляет, клянусь, я едва не обмочилась, когда увидела треугольную башку зубастой-презубастой акулы, торчащую поперек моего пути из венской мостовой!

– Так это картинка! – Я подошла поближе к Зяме и с интересом рассмотрела трехмерное изображение дыры-трубы. – Пожалуй, я бы назвала это произведение «Черная кишка в поперечном разрезе».

– А я бы, пожалуй, взглянул на интерьер этой квартиры! – Зяма с новым интересом воззрился на дверь.

Он поднялся на ноги, отряхнул колени, остро прищурился, оттопырил указательный палец, как мальчик, изображающий пистолет, и повел этим «дулом» по периметру двери. Сначала я подумала, что дверной косяк тоже не настоящий, а нарисованное произведение абстрактного искусства, но потом я поняла, что братец просто ищет звонок. Кнопочки то ли не имелось, то ли она была очень хорошо замаскирована. Потеряв терпение, Зяма прекратил поиски сигнального устройства и толкнул дверь плечом. Как ни странно, это возымело действие.

– Здра-а-авствуйте, Дарья Михайловна, где вы? – бархатным голосом напел Зяма, вдвигаясь в прихожую. – О-о-о!

В низком горловом стоне дизайнера прозвучал восторг на грани экстаза. Я даже приревновала братишку к брюнетке, красота которой произвела на бывалого волокиту такое сильное впечатление! Ну, хороша Дашенька, это правда, но не настолько же, чтобы при одном взгляде на нее просветленно рыдать, как больной с непроходимостью кишечника по завершении успешной мониторной очистки!

Хмурясь, я протолкалась в квартиру мимо застрявшего в холле братца и обнаружила, что стон из его мужественной груди исторгло отнюдь не созерцание Дашеньки. Зяма застыл перед картиной, весьма своеобразно украшающей белую стену. На мой взгляд, это полотно очень живо и убедительно изображало кособокий гроб, обитый блестящим шелком нарядного красного цвета. Я только не поняла, почему данное произведение называется «Сгусток энергии». Возможно, автор оптимистично намекнул зрителям на возможность грядущей реинкарнации? Или же дал понять, что он в курсе того, как функционирует отопительная система крематория?

– Это сам Парсон! – обернувшись ко мне, с волнением в голосе сказал Зяма. – Очень известный американский абстракционист!

– Отлично, – я пожала плечами. – Значит, можно считать, что я все-таки сходила на вернисаж!

– Бэнкси, Парсон, Хохлачев! – бормотал мой художественно образованный братец на бегу в гостиную, где обнаружилась какая-то жуткая конструкция из размолотых в щепу досок, стальной проволоки и стеклянных шариков – точь-в-точь контрабас, убитый прямым попаданием авиабомбы и посмертно расстрелянный из пейнтбольных ружей. – А это Потоцкий! А это! Боже! Мама родная! Дюха!!!

Вслед за криком послышался грохот, подозрительно напоминающий шум падения.

– Ох уж эти мне художники! – Я закатила глаза и покрутила головой, удивляясь, сколь впечатлительна тонкая творческая натура моего братца-дизайнера.

Я почти не сомневалась, что Зяма рухнул ниц, наткнувшись в своих странствиях по квартире Дашеньки на некий священный артефакт. Причем, судя по звуку, шедевральный предмет имел скульптурные формы, был изваян из твердых пород дерева и наткнулся на него Зяма в буквальном смысле.

– Ты там живой? – недовольно спросила я неловкого братца, углубляясь в VIP-жилище, чрезмерно похожее на музей современного искусства.

– Я-то да... – прошелестел в ответ Зяма.

Он преклонил колено на пороге комнаты, убранство которой выдавало в ней будуар прекрасной дамы. Не лишенная романтики поза Зямы была продиктована отнюдь не переизбытком рыцарских чувств: поначалу я решила, что он поскользнулся на зеркальном паркете. Стоя на одном колене, братец размеренным круговым движение потирал второе, болезненно морщился и при этом неотрывно смотрел в глубь комнаты. Лишь подойдя поближе, я поняла, что причиной падения Зямы стал шок, далекий от культурного. Я и сама едва не рухнула, когда увидела хозяйку дома!