Молилась ли ты на ночь?

– А, ладно! – Я широко взмахнула рукой в щегольской перчатке и улыбнулась. – Скажу, что ты из нашей театральной труппы, актриса-травести! Пойдем, чудо мое, только ведерко оставь, оно тебе ни к чему, разве что к нему еще лопатка найдется и формочки для куличиков!

– Кстати, о куличиках! – оживленно защебетала Трошкина, поспешая следом за мной во двор, где уже ожидала машина такси. – Дениска-то тортик не доел, еще кусочек остался!

– А вот о нем я не желаю больше слышать ни слова! – запнувшись на полушаге, решительно объявила я.

Алка замолчала и снова заговорила уже только в такси.

– Не верю! – совсем как Станиславский, заявила она, что-то сосредоточенно обдумав. – Ты больше не желаешь слышать о тортике?! Не верю!

– Я не желаю ни слова слышать о Кулебякине, – объяснила я.

Алка сочувственно посмотрела на меня и кивнула каким-то своим мыслям. У нее в относительно недавнем прошлом тоже был один кавалер милицейского происхождения, и тоже капитан, между прочим. Они страстно любили друг друга почти две недели, уже жили вместе, но вскоре Трошкина начала жаловаться, что ее милый суров, груб, нечуток, твердолоб и деспотичен. Перечисляла, в общем, профессиональные качества типичного мента! Любовная лодка разбилась о каменную крепость милицейского характера, и с тех пор Алка не торопит меня под венец с Денисом. Помнит о своем горьком опыте.

– К черту Кулебякина, давай закроем эту тему! – попросила я.

Тему Трошкина послушно закрыла, а рот – нет, и все двадцать минут, пока мы катили по адресу нового клиента «МБС», я вынуждена была слушать Алкины неумеренные восторги по поводу сказочного зимнего пейзажа за окнами машины – девственно белого свежего снега, золотых фонарей и искрящихся сугробов. Замолчала моя словоохотливая подружка только после того, как при выходе из такси, остановившегося в досадном отдалении от золотистого фонаря, по колени провалилась в искрящийся сугроб и набрала в свои гетры по полфунта девственно-белого свежего снега. Подмоченные ноги здорово испортили Трошкиной настроение, она сразу же сделалась сердитой и озабоченной и огорошила мужчину, открывшего нам дверь по нужному адресу, неожиданным вопросом:

– У вас батареи нормально работают или как?

– Батарейки? – озадаченно повторил невысокий парень с приятным лицом, пятясь в глубь просторной прихожей под натиском мелкой Трошкиной. – А вы что, будете использовать в работе электроприборы?

– Не исключено, – веско сказала я, вдвигаясь следом за Алкой. – Добрый вечер. Кто тут Андрей Аркадьевич? Мы по его вызову, из агентства, по поводу вечеринки.

– Я понял, – сказал парень.

Он смерил меня откровенно одобрительным взглядом и рассеянно пропустил с фланга Трошкину, неудержимо рвущуюся к батареям центрального отопления.

– Андрей Аркадьевич ждет вас. Прошу!

Молодой человек помог мне снять тулупчик, подождал, пока я освобожусь от шляпы и сапог и распахнул перед нами остекленную дверь из светлого африканского дерева с вкраплениями цветной смальты. Мы прошли в большую комнату – то есть это я степенно прошла, а подмоченная Трошкина суетливо юркнула.

Помещение было квадратным, а все в нем – каким-то кубическим. Диваны и кресла, обтянутые примитивной сермяжной тканью, цветом и фактурой напоминающей древнюю льняную простыню, имели такую форму, словно их скоренько и без затей собрали из простейших деталей детского конструктора. С потолка на шнуре, подозрительно похожем на бельевую веревку, свисали осветительные приборы в виде гирлянд бумажных кубиков. Корпусная мебель была представлена низкой горкой отчетливой квадратно-гнездовой формы, и самый большой проем в ней занимал прямоугольный экран домашнего кинотеатра. На квадратном ковре, цветом и видом напоминающем линялую, в колтунах сивой шерсти болонку, стоял низкий стол – тоже квадратный, с крепкими ногами, которые заставили меня вспомнить ненавистный со школьных лет физкультурный инвентарь – «коня». На столе стояла керамическая тарелка, такая косая и кривая, словно лепивший ее гончар страдал церебральным параличом в тяжелой форме. Вид у тарелки был столь жалобный, что у меня прямо руки зачесались достать кошелек и бросить в нее пару монеток, однако внутренний голос подсказывал, что делать этого не стоит. Опыт общения с Зямой заставлял предположить, что организованное пространство данной комнаты за большие деньги создано каким-нибудь модным дизайнером.