Молилась ли ты на ночь?

– И что?

– Потом поговорим!

Лифт остановился, я шагнула на площадку и сразу увидела, что обе двери – и Томочкина, и соседская – приоткрыты. Только за Томочкиной никого не было, а за соседской стояла пожилая женщина в домашнем халате и тапках в виде игрушечных собачек. Их можно было принять за щенков бассета Барклая – настолько очевидное сходство.

– Санечка, это ты? – позвала женщина в потешных тапках, подслеповато щурясь.

Я вышла на свет лампочки, и она разочарованно сказала:

– Не ты…

Лифт с укоризненным гудением ушел вниз, за милиционерами. Пусть уж лучше они сами, без меня, расскажут несчастной женщине, где сейчас ее Санечка и что с ним. Ему я помочь уже ничем не могла, а вот судьба Томочки меня живо волновала. Мимо встревоженной женщины я шагнула к другой двери, открыла ее шире и вошла в квартиру, на ходу громко позвав:

– Тома! Ты дома?

Получился смешной стишок, но я даже не улыбнулась. Томочка не откликнулась, я заглянула в комнату – ее там не было.

На лестничной площадке стукнуло и заскрипело: прибыл лифт с прапорщиком и его напарником.

– Инна Борисовна, где вы? – позвали меня.

– Я здесь! – громко крикнула я.

Прапорщик Грицай, тяжело бухая форменными башмаками, протопал в квартиру.

– Ее нет! – растерянно сказала я, выглянув из комнаты.

Прапорщик быстро сориентировался и пошел в кухню.

– Она здесь! – пробурчал он оттуда, добавив к сказанному пару неинформативных, но эмоциональных ругательных слов.

Я поспешно прибежала на голос и уткнулась в широкую милицейскую спину.

– Не подходите, – угрюмо сказал Грицай.

– Но Томочка…

Я встала на цыпочки, поверх плеча прапорщика заглянула в кухню, ахнула и привалилась к стене.

Томочка, похожая на сломанную куклу Барби, лежала на полу, и даже неквалифицированной медсестре гражданской обороны было ясно, что она мертва.

Глаза ее были широко распахнуты, рот приоткрыт, между зубами высунулся кончик языка. Похоже, Томочку задушили.

– А вот и Дездемона, – в шоке прошептала я.

Прапорщик Грицай обернулся и подтвердил мою догадку:

– Девушку задушили и шею ей сломали.

– Это наверняка они, те мерзавцы из джипа! – вскричала я и заплакала, размазывая тушь по щекам.

Прапорщик обернулся, коротко взглянул на меня и не стал спрашивать, почему я решила, что убийца укатил на джипе и был он не один.

– Пройдите, Инна Борисовна, в комнату и подождите там, – сказал он мне и пошел к телефону.

Я послушно прошла в гостиную, села на диван, сложила руки на коленях и тихо заревела. Я оплакивала несчастную Томочку и ее прыщавого кавалера из соседней квартиры, до слез жалела его маму, которая уже билась в истерике, причитая: «Санечка, Саня, как же так?! Я не верю, не верю! Саня!» Звон своего мобильника я за собственным ревом услышала не сразу, а Трошкина, видно, звонила долго и успела разволноваться. На мое «Алло?», произнесенное слабым голосом, она с жаром вскричала:

– Слава богу! Наконец-то! Ну, что там у вас?

– У меня все нормально, а у Томочки шея сломана, – ответила я точно на поставленный вопрос.

– Шея сломана?!

В трубке послышались фоновые шумы, и нервный писк Трошкиной сменил Зямин бас:

– Дюха, еще одно убийство?

– Наверняка скажут специалисты, их уже вызвали, но на бытовую травму не похоже!

– Индюша? – в разговор вступила мамуля. – Мы сейчас на заправке, а потом приедем за тобой. Держись, мы скоро будем!

Опергруппа, однако, приехала еще скорее. Я сидела на диване, поджав ноги, чтобы не мешать перемещениям деловитых мужчин и дожидаясь, когда кто-нибудь из них соизволит обратить на меня внимание. Реветь в присутствии назнакомых людей, занятых работой, мне показалось неприличным, и я только шмыгала носом да задирала повыше голову, чтобы не дать пролиться набегающим на глаза слезам. Снова позвонила моя группа поддержки, чтобы голосом Зямы оповестить: наш «Форд» уже стоит во дворе Томочкиного дома. Я ответила, что придется немного подождать: я как раз получила от одного из деловитых мужчин интригующее предложение уединиться с ним в спальне.

Я, естественно, согласилась и с полчаса рассказывала молодому человеку о Томочке и ее поклонниках, в первую очередь – о господине Куконине и соседском юноше, уже покойном. Рассказала, что знала, об изнасиловании, о столкновении с толстым коротышкой в черном пальто тоже не забыла. По возможности подробно пересказала свой сегодняшний разговор с Томочкой. Собственно, больше мне нечего было сказать. Уяснив, что я не близкая подруга убитой, а всего лишь сослуживица, мой собеседник не стал мучать меня вопросами.