Лицензия для Робин Гуда

– Твой?

– Не мой, конечно. Да, вы нашли его у меня, ну и что?

– Из этого пистолета убит Елецкий. А нашли его у тебя в сумочке. Марьяночка, золотце мое самоварное, ты, видимо, не догоняешь, что тебя ждет. А чистосердечное признание...

– Ой, – недовольно махнула она рукой, – не трать красноречие, знаю, что скажешь.

– Извини, потрачу. Как ты объяснишь царапину на твоей щеке? Тихо, тихо, я сам расскажу, – упредил он ее ответ. – Елецкий привез тебе автоген, вы вскрыли сейф, а там лежало страшно много денег. Деньги имеют магическое свойство: перепрограммируют тех, кто их увидел в большом количестве, вызывают в человеке алчность, то есть ему хочется забрать их у того, кто деньги имеет. Радий, очевидно, решил отнять деньги у тебя, но ты же сама не отдашь, и он надумал тебя грохнуть, поэтому съехал с дороги, чтоб вас не увидели случайные свидетели. Произошла жестокая борьба, в результате он поцарапал тебя... наверное, хотел задушить. Так было дело?

– Не так! – гаркнула она.

– А как? – быстро среагировал следователь. Марьяна закатила глаза к потолку, показывая, как он надоел ей. – Ох, Марьяна, не ценишь ты моей доброты. Короче, подруга, можешь говорить все, что хочешь, за дачу ложных показаний тебя, конечно, не привлекут, срок тебе и так большой светит. И отдыхать тебе на нарах много-много лет. Выйдешь старая... некрасивая... злая и... бедная. Нищая выйдешь! – Ипсиланти знал, на что надавить.

– Слушай... – Марьяна вдруг подалась корпусом вперед и зашептала: – А вы там, рядом с Елецким, больше не находили трупов?

– А что, ты еще кого-то пришила? – задал встречный вопрос Георг. – Ну-ка, ну-ка, признавайся, Марьяна, куда дела второй труп?

– Правда, не было трупа? – почему-то радовалась она.

– Век воли не видать! – Улыбнулся следователь. – Все, Марьяна, мне надоело, передаю дело в суд, там с тобой живо разберутся.

– Ладно, – огрызнулась она. – Расскажу...

– Но теперь под протокол. Будешь говорить?

– Да! – психанула она и всхлипнула.

Но Ипсиланти был не тот человек, которого трогают слезы. Марьяна мотнула головой, отбрасывая назад волосы, заодно и ненужный прием – слезы. Забросив ногу на ногу, она решительно произнес:

– Ну, пиши...

Тихий вечер с падающим снегом откладывал на душе самые приятные впечатления. Мятежный сидел в автомобиле, откинув голову на спинку и любовался неспешным полетом хлопьев. Сначала, падая на капот, они таяли, затем тот остыл, и хлопья оставались снегом, слились в одно целое, покрыв наконец железо девственно белым покрывалом. Еще не загорелись фонари, но голубые сумерки волшебно подсвечивали и без того прозрачный воздух, казалось, тьма никогда не придет. Хорошо...

Мятежный чувствовал себя маленькой частицей огромного пространства, где каждой песчинке определено место, только ему одному забыли его показать. Оттого Олегу Мятежному везде неуютно, везде не то, и жизнь потому катится не так. Он хотел бы найти свое место, хотел бы, чтоб каждый вечер был так же покоен и тих, как этот, и чтоб за спиной не стояла свора диких и кровожадных зверей, имеющих над ним власть. Он не знаком с такими вечными истинами, как любовь, счастье, а хотелось бы познакомиться, но при своем теперешнем положении он не имеет права на них. Он не знает цену дружбе – и это пронеслось мимо. Он сросся с чуждым ему миром, а сейчас стал чужим уже и среди своих. Он думал, что свобода стоит таких понятий: делаю, что хочу, иду, куда хочу, и тоже ошибся. Тело-то идет, а душа болит. Душа не принимает его окружения, его положения, его несвободы. И как же быть? А всего-то была одна ошибка.

Мятежный опустил подбородок на руль, тупо глядя на подъезды двенадцатиэтажного дома. Он не имеет права закрыть глаза, насладиться покоем, он должен все время смотреть, кто выходит из подъездов. А глаза не видят, вернее, видят снег, вечер, отблески желтых пятен на снегу – зажглись фонари.

– Ну, как тут? – спросил Калюжник, открыв дверцу и плюхнувшись на сиденье рядом.

– По нулям, – вяло отозвался Мятежный. – Вы не ошиблись? Этот дом?

– Ошибки нет, он здесь, – ежась после пробежки по холодной улице, произнес Калюжник. – Циклоп звонил по мобиле три раза. Знать бы еще, где эта сучка с пацаном прячется.

– Какая сучка? – вяло поинтересовался Мятежный.

– Неважно, – буркнул Калюжник, включая магнитолу.

Ритмичная и хаотичная музыка разрушила трепетное настроение Мятежного, он вспомнил о задании Ипсиланти, поэтому сделал вид, что обиделся: