Мост длиной в любовь

На секунду я даже подумала, что мне стоит рассказать ему обо всем, что я видела в стенах замка и на побережье, рассказать о том, что не только Лилланд Тиглер слышал голос, который заставил его подойти к окну. Но, честно говоря, я так и не решилась. Грэм Фэрроуз — и это следовало из всего нашего разговора — был закоренелым материалистом, и вся его помощь заключалась бы, скорее всего, в том, что он дал бы мне флакончик с таблетками, теми, которые назначил Лилланду.

Фэрроуз понял, что я спасовала, и не стал утомлять меня дальнейшими расспросами. Он снова сухо посоветовал мне не забывать о закуске, и не зря — от двух небольших порций виски я умудрилась порядочно захмелеть.

Не знаю, то ли хмель так сильно ударил мне в голову, то ли доктор и вправду оказался вовсе не таким уж тяжелым типом, каким я воображала, но дальнейшая наша беседа протекала если не в теплой, то по крайней мере не в напряженной обстановке.

Я бегло рассказала Грэму о себе: о том, что работаю учительницей младших классов в школе, о том, что детишки, мои ученики, любят меня настолько, что чуть было не отказались посещать занятия после того, как я заявила, что беру отпуск за свой счет на неопределенный срок.

Рассказала и о том, что у меня есть мать и бабушка. Что с первой у меня сложные отношения, а вторую я очень сильно люблю и больше всего сейчас скучаю именно по ней.

Рассказала о том, что я действительно одинока, что никогда не была замужем и даже не представляю себе, что это такое — жить с мужчиной.

Рассказала и о своем отце, с которым познакомилась лишь тогда, когда мне исполнилось восемнадцать. О том, как отвергла любую возможность общения с ним и заявила, что отец, осмелившийся показаться на глаза своей дочери только тогда, когда она повзрослела, мне не нужен.

Кое о чем я, разумеется, умолчала. Умолчала о глубочайшем чувстве вины из-за случившегося с моим отцом, умолчала о длительном и ни к чему не приведшем романе с Диком Хантоном, о нашем расставании, инициатором которого была я сама.

Мои откровения ничуть не покоробили Грэма Фэрроуза, не вызвали у него иронической усмешки. Он слушал меня внимательно, изредка кивал и почти не перебивал. Лучшего слушателя сложно было бы представить, но…

Это «но» все время настораживало меня в нем. Он казался безэмоциональным, даже холодным, и только его глаза выдавали интерес и внимание к собеседнику.

Сам доктор рассказал о себе очень немного. Говорил он коротко, сухо, больше о фактах своей биографии, нежели об отношении к тому, что с ним происходило.

Я узнала, что он работает врачом много лет, однако в его карьере был довольно продолжительный перерыв: почти два года у него не было практики. Что именно заставило его бросить любимую работу, Грэм Фэрроуз объяснить не захотел, но я поняла — в его жизни случилось нечто весьма значительное и даже трагичное.

У меня нет привычки лезть людям в душу, а потому я не стала пытать доктора, как сделала бы это Мажетта Спаулер. Мне показалось, он не ждал от меня меньшего, и эта мысль приятно согрела душу.

— А если мы захотим уехать с острова, — начала я, когда мы снова вернулись к теме шоу, — отказаться от участия в реалити? Как вы думаете, мистер Фэрроуз, дадут ли нам такую возможность? И как ее получить, если мы ни разу не видели никого из организаторов?

— Не знаю, — мрачно покачал головой доктор, который, кстати, захмелел куда меньше моего, хотя выпил гораздо больше, — спросите что полегче, мисс Притчард. Иногда у меня возникает ощущение, что мы попали в западню.

— В западню? — икнув и смущенно прикрыв рот ладонью, переспросила я.

— Да, в западню, — кивнул Фэрроуз, и длинные пряди его пепельных волос рассыпались по впалым щекам. — У нас нет ни самолета, ни лодки. А ведь это остров, мисс Притчард. Нам с него никак не выбраться.

— Вы уверены, что это остров? Может быть, он все-таки соединяется с землей перешейком?

— В отличие от вас, мисс Притчард, я внимательно смотрел в иллюминатор, когда нам объявили о посадке. Земля, где нас высадили, остров. И до материка нам даже на лодке трудно будет доплыть. Что же касается организаторов шоу… Сомневаюсь, что они пойдут нам навстречу. У меня такое чувство, что эти хитрые бестии намерены вытянуть из нас все жилы, выпить все соки. Они успокоятся лишь тогда, когда мы, бледные, согбенные и упавшие духом, взмолимся о пощаде. Разве не в этом смысл шоу? Впрочем, это только мои догадки. Как обстоят дела на самом деле, ведают только эти люди, возомнившие себя богами.