Свидание в аду

И он похлопывал по животу гиганта мясника, который подходил к нему в кожаном фартуке, торопливо вытирая усы тыльной стороной ладони.

Мари-Анж, вспоминая о том, каким бывал Симон в Париже – в великосветском салоне или в дорогом ресторане, – удивлялась той легкости, с какой он, словно хороший актер, входил в новую роль и, беседуя со своими избирателями, мгновенно проявлял грубоватую веселость, обретал одновременно добродушный и чуть покровительственный тон; в его речи то и дело проскальзывали простонародные обороты.

Когда они въехали в селение Мюро, Симон притормозил машину и сказал:

– А знаете, Мари-Анж, я здесь родился. Вон в том домишке.

Симон никогда не думал о своих родителях. Воспоминания о них, в частности о смерти матери, задохнувшейся в новом корсете, с годами стерлись, выпали из его памяти, подобно тому как стирались и отпадали отмиравшие клетки кожи, остававшиеся на его купальном халате. Если же он и вспоминал иногда о своем детстве, то лишь для того, чтобы мысленно измерить пройденный путь и обрести в этом дополнительный повод для тщеславия.

Само время, казалось, позаботилось о том, чтобы подретушировать «декорации», в которых прошло его детство, и тем самым отдалить их от него. Дом его родителей в Мюро был приобретен каким-то парижским коммерсантом, превратившим его в дачу, где не жили постоянно и куда приезжали только в летнее время. Строение стало неузнаваемым, оно было переделано заново, выкрашено в яркие цвета, вокруг него разбили клумбы. На окнах висели занавески с оборками, по стенам карабкались вьющиеся красные розы.

Дом теперь нисколько не походил на запущенную ферму с облупившейся штукатуркой, где Симон провел безрадостное детство, – сейчас дом казался ему простой, но трогательной обителью, на которой в один прекрасный день, без сомнения, появится мраморная доска с надписью:

Здесь 12 октября 1887 года родился

Симон Лашом,

французский государственный деятель

А на площади, перед зданием мэрии и школы, возможно, будет установлен его бюст.

И Лашому вдруг стало жаль, что у него нет сына, которому можно было бы оставить в наследство свое имя и свою славу.

«Я состарюсь в одиночестве, и никто не продолжит мой род… В сущности, так и должно быть. Общественный деятель должен оставаться холостяком».

И в ту же минуту он услышал собственный голос:

– Хотели бы вы иметь детей, Мари-Анж?

Как раз в эту минуту она заметила дорожный указатель, где было написано: «Шанту – Моглев – 16 километров».

– О, я и не знала, что Моглев так близко отсюда! – воскликнула девушка. – Если у вас найдется время, я бы с удовольствием съездила туда на денек.

– Так поедем сейчас же, если вам хочется. Как это ни странно, но я никогда не бывал в этом замке, только видел не раз его кровлю, проезжая по шоссе. Я с удовольствием познакомлюсь с ним.

Они прибыли в Моглев, когда уже смеркалось. Огромный замок с наглухо закрытыми окнами возвышался над окружающей местностью. Ураган, пронесшийся осенью год назад, свалил два гигантских вяза, и они так и остались лежать в высохших рвах.

Лавердюр и его жена вышли из своего домика; на их лицах отразилось крайнее изумление, и они радостно кинулись к Мари-Анж.

– Мадемуазель! Господи! Мадемуазель приехала! Вот уж нечаянная радость! Только не обращайте внимания на наш вид. Смени поскорее каскетку, отец, – восклицала Леонтина Лавердюр.

Она часто моргала, и по ее смуглым морщинистым щекам катились слезы.

Мари-Анж и Лашом обошли замок. Их сопровождал бывший доезжачий, который исполнял теперь обязанности сторожа и управляющего. Все проржавело, подгнило, пришло в запустение. Парадный двор замка зарос сорной травой до самого крыльца.

– Вы уж простите нас, мадемуазель, ведь мы только вдвоем с Леонтиной, нам не под силу управиться, – сказал Лавердюр. – Прошлой весной я тут всю траву прополол, а нынче опять заросло, словно я ничего и не делал. Мы стараемся, сколько хватает сил, хотя бы дом сохранить… Я писал господину барону, что вязы рухнули, и я мог бы их продать, но он ничего мне не ответил.

Проходя под балконом, откуда было сброшено тело Жаклин, бывший доезжачий обнажил голову.

– Какое красивое, какое великолепное место, – восторгался Лашом.

– Мадемуазель и месье Жан-Ноэль собираются поселиться в замке? – спросил Лавердюр. – О да, я сам понимаю, здесь потребуется большая работа.

– Милый мой Лавердюр, – сказала Мари-Анж, – для этого мой брат или я должны породниться с какими-нибудь очень богатыми людьми.