Врата судьбы

– Но в девятьсот четырнадцатом, по крайней мере, не было летающих бомб, – сказала Таппенс. – Только одни цеппелины.

Однако было совершенно очевидно, что цеппелины не вызывали у Гвенды никакого интереса.

– Я спросила вас о женщине по имени Мери Джордан, – напомнила Таппенс. – Беатриса сказала, что вы были с ней знакомы.

– Да нет, не так чтобы знакома. Просто пару раз слышала разговоры о ней, но это было бог знает как давно. Бабушка моя говорила, что у нее были чудесные золотистые волосы. Она была немка, фраулин, как их называли. Работала нянькой, ухаживала за детишками. Сначала служила в семье морского офицера, это было где-то в Шотландии, мне кажется. А потом приехала сюда. Поступила в одно семейство – их фамилия была то ли Паркс, то ли Паркинс. У нее был один выходной в неделю, и она проводила его в Лондоне, туда-то она и отвозила что-то – уж не знаю толком, что именно.

– Но все-таки, что это могло быть? – спросила Таппенс.

– Не знаю – об этом много не говорили. То, что она крала, как мне думается.

– И что же, ее поймали на воровстве?

– Нет, по-моему, нет, хотя и стали уже подозревать, но она заболела и умерла, так что ничего не узнали.

– А от чего она умерла? И где это случилось? Ее поместили в больницу?

– Нет, в те времена, по-моему, и больницы-то здесь не было. Говорили, что виновата кухарка, она по ошибке сделала что-то не то. Вроде того что перепутала шпинат с дигиталисом. А может, это был не шпинат, а салат-латук. Нет, кажется, совсем другое. Говорили еще про белладонну, сонную одурь, но этому я уж совсем не верю, потому что эту сонную одурь все прекрасно знают, да кроме того, это ягоды, а не листья. Так вот, я думаю, что это был дигиталис – нарвали листиков в саду по ошибке вместо латука. Между прочим, у дигиталиса есть еще и другое название, что-то связанное с перстами, с пальцами то есть. Так вот, в его листьях содержится какой-то сильный яд – приходил доктор, пытался что-то сделать, да только все напрасно, я так думаю, было, верно, слишком поздно.

– А большая у них была семья, много в доме было народу, когда это случилось?

– Да, по-моему, целая куча – да, конечно, ведь у них постоянно кто-нибудь гостил, как я слышала, и детей было полно, и еще всякие там няньки, горничные да гувернантки. И гости бывали постоянно, а уж на субботу и воскресенье непременно кто-нибудь приезжал. Только имейте в виду, сама-то я всего этого не наблюдала и говорю со слов бабушки. Да иногда еще старик Бодликот что-то болтает. Это садовник, который иногда здесь у нас работает. Он и тогда был садовником, и его пытались даже обвинить в том, что он по ошибке нарвал не той травы, которую следовало бы, но потом выяснилось, что это сделал не он, а кто-то из гостей. Вызвались помочь, набрали в огороде овощей и принесли на кухню кухарке. Ну, вы знаете, шпинат, латук и все такое, так ведь городские люди, они же не разбираются в этом, вот и перепутали. На следствии – или как это у них называется – говорили, что такую ошибку может совершить любой, потому что шпинат и щавель растут бок о бок с этой самой, у которой название похоже на пальцы. Они, значит, нарвали этой самой травы – рвали прямо пучками, не разбирая, где что. Как бы то ни было, все было очень печально, говорит бабушка, потому что девушка была такая миленькая, волосы у нее были – чистое золото.

– И она каждую неделю ездила в Лондон? Понятно, что ей нужен был для этого выходной.

– Ну да. Говорят, у нее в Лондоне были друзья. Она же была иностранка. Бабушка говорит, ходили слухи, что она была немецкой шпионкой.

– Это правда?

– Мне кажется, нет. Мужчинам она нравилась, вот это точно. У нее были друзья среди морских офицеров и тех, что находились в Шелтонском военном лагере. Она дружила только с военными.

– Так была она шпионкой или нет?

– Я бы так не сказала. Понимаете, бабушка только говорила, что об этом ходили слухи. Но это было не в эту войну, а совсем давно, много лет тому назад.

– Вот интересно, – сказала Таппенс, – как легко смещаются события двух мировых войн. У меня был знакомый, у которого приятель участвовал в битве при Ватерлоо.

– Подумать только! Ведь это произошло задолго до девятьсот четырнадцатого. В няньках тогда служили иностранки – всякие там мамзели да фраулины – кто их знает, что это означает. А уж как она деток любила, как хорошо за ними ухаживала, бабушка говорит. Очень ею были довольны, и все ее любили.

– Она жила тогда здесь? Я хочу сказать – в «Лаврах»?