42  

– Мне очень понравилось, как выглядит этот дом со стороны канала, – объяснила Таппенс. – Он просто очаровательный. Я в первый раз увидела его из поезда...

– Ну да, я понимаю. – Мистер Сприг сделал все возможное, чтобы скрыть выражение своего лица, на котором так и было написано: «Глупость женская непостижима», и сказал в утешение: – Я бы на вашем месте постарался о нем забыть.

– Возможно, вы могли бы написать владельцу и спросить его, согласен ли он продать, или, может быть, вы просто дадите мне его адрес?

– Мы, разумеется, свяжемся с поверенным владельца, если вы на этом настаиваете, но я бы не питал особых надежд.

– Сейчас, видно, без поверенных никуда не денешься, обязательно нужно обращаться к ним за каждым пустяком. – Таппенс представилась капризной дурочкой. – А эти юристы такие копуши, никогда ничего не сделают быстро.

– О да, разумеется, закону свойственна медлительность.

– Так же, как и банкам – они такие же противные.

– Ах, банки! – Мистер Сприг встрепенулся.

– Некоторые люди вместо своего собственного адреса дают иногда адрес банка! Это ужасно осложняет дело.

– Да, да, вы правы. Но людям в наши дни не сидится на месте. Они постоянно уезжают за границу и все такое. – Он открыл ящик стола. – Вот у меня здесь имеется один домик, «Кроссгейт», – всего две мили от Маркет-Бейзинга, в очень хорошем состоянии, с прекрасным садом...

Таппенс встала:

– Благодарю вас, не нужно.

Она решительно распрощалась с мистером Спригом и вышла на площадь.

Нанеся краткий визит третьей фирме, Таппенс выяснила, что они, по-видимому, занимаются в основном продажей скотоводческих ферм, птицеферм и просто ферм, пришедших в упадок.

Последним было посещение риелторов «Робертс и Уайли» на Джордж-стрит – как оказалось, это была небольшая, но весьма деятельная фирма. Они очень хотели быть полезными, однако не проявили особого интереса к дому возле Сэттон-Чанселора, зато всячески стремились продать разные недостроенные дома за какие-то непомерные суммы – одно из таких предложений заставило Таппенс буквально содрогнуться. Энергичный молодой человек, видя, что возможная клиентка собирается удалиться, неохотно признался, что дом возле Сэттон-Чанселора действительно существует.

– Вот вы сказали – Сэттон-Чанселор. Тогда попробуйте обратиться в фирму «Блоджет и Берджес», что на площади. Они занимаются подобными домами, в основном теми, что приходят в полную негодность – окончательно разрушаются.

– Там возле канала есть прелестный домик, я видела его из поезда. Почему никто не хочет в нем жить?

– А-а, так я знаю этот дом! Это же «На берегу». Там никто не согласится жить. У этого дома дурная репутация.

– Вы имеете в виду призраки, привидения?

– Так, по крайней мере, считается. Много всякого про него говорят. Шум какой-то по ночам. И еще стоны. Я-то лично думаю, что это просто жук-могильщик.

– О боже! А мне он показался таким приятным, таким уединенным.

– Многие люди считают, что даже слишком. Представляете себе, когда зимой идут дожди? Подумайте об этом.

– Да, так много всего, о чем следует подумать, – грустно заметила Таппенс.

Направляясь к «Ягненку и флагу», где собиралась подкрепить свои силы, Таппенс бормотала про себя:

«Слишком о многом нужно подумать – зимние дожди, жуки-могильщики, призраки, звяканье цепей, отсутствующие владельцы, поверенные, банки... дом, который никому не нравится и никому не нужен, кроме меня. Но сейчас я, кажется, знаю, что мне нужно. Мне нужно поесть».

Еда в «Ягненке» оказалась вкусной и обильной – настоящая сытная еда для фермеров, не то что французские разносолы, которыми кормят туристов: густой ароматный суп, кусок свинины, яблочный пирог, сыр стилтон или, если вы предпочитаете, сливы с кремом – Таппенс предпочла сыр.

Походив без всякой цели по улицам, она вернулась к своей машине и поехала назад в Сэттон-Чанселор, так и не убедив себя, как ни старалась, что утро прошло плодотворно.

Свернув на последний поворот и оказавшись перед знакомой церковью, Таппенс увидела викария, который выходил из ворот кладбища. Вид у него был усталый. Таппенс затормозила и подъехала к нему.

– Вы все еще ищете ту могилу? – спросила она.

Одной рукой викарий держался за поясницу.

– Я стал так плохо видеть, – пожаловался он. – Многие надписи совсем стерлись. Камни же почти все повалились и лежат на земле. А у меня болит спина, и, когда приходится нагибаться, я всегда опасаюсь, что не смогу снова разогнуться.

  42  
×
×