– Ну что же! – вздохнул я. – Таким образом, мы оправдали и мисс Ховард. Вообще-то это ваша вина, что я стал ее подозревать. Я имею в виду то, что вы сказали относительно ее показаний на дознании.
Пуаро выглядел озадаченным:
– Что же я сказал?
– Вы не помните? Это было, когда я назвал ее и Джона Кавендиша единственными вне подозрений.
– О-о!.. Да, в самом деле. – Казалось, он немного сконфузился, но быстро справился с собой. – Между прочим, Гастингс, я хотел бы вас кое о чем попросить.
– Разумеется! О чем же?
– Когда окажетесь наедине с Лоуренсом Кавендишем, пожалуйста, скажите ему следующее: «У меня к вам поручение от Пуаро. Он велел вам передать: „Найдите еще одну кофейную чашку, и вы успокоитесь!“ Ни больше ни меньше.
– «Найдите еще одну кофейную чашку, и вы успокоитесь»? – повторил я, совершенно ничего не понимая.
– Отлично!
– Но что это значит?
– О-о! Попробуйте узнать сами. Все факты вам известны. Просто скажите ему это и послушайте, что он ответит.
– Очень хорошо… но все это невероятно загадочно!
В это время мы въезжали в Тэдминстер, и Пуаро попросил водителя подъехать к дому с вывеской: «Аптекарь. Проводятся анализы».
У аптеки он выскочил из машины, вошел внутрь и через несколько минут вернулся.
– Ну вот, – сообщил Пуаро, – это все, что я должен был сделать.
– А что вы там делали? – спросил я с непритворным интересом.
– Оставил кое-что для анализа.
– Что именно?
– Немного какао, которое взял из кастрюльки в спальне миссис Инглторп.
– Но этот анализ уже делали! – воскликнул я, совершенно озадаченный. – Какао занимался доктор Бауэрштейн, и вы тогда еще посмеялись над возможностью содержания в нем стрихнина.
– Я знаю, что доктор Бауэрштейн уже проводил анализ какао, – спокойно отозвался Пуаро.
– В таком случае зачем же делать еще раз?
– Ну, скажем, это моя прихоть. Мне захотелось повторить анализ. Вот и все!
Больше я не смог вытянуть из него ни слова.
Эти действия Пуаро были для меня загадкой. Я не видел в них никакого смысла. Тем не менее моя вера в Пуаро, которая одно время несколько поблекла и пошатнулась, с момента его триумфального доказательства невиновности Алфреда Инглторпа полностью восстановилась.
Похороны миссис Инглторп состоялись на следующий день. В понедельник, когда я спустился к позднему завтраку, Джон отвел меня в сторону и сообщил, что мистер Инглторп уезжает, чтобы поселиться в «Стайлз-Армс», пока его планы не примут окончательного вида.
– Поистине, Гастингс, его отъезд – большое облегчение! – признался мой честный друг. – Было достаточно скверно, когда все мы думали, что это он совершил убийство, но, черт побери, по-моему, не лучше и теперь, когда мы чувствуем себя виноватыми в том, что так на него набросились. Фактически мы относились к нему отвратительно! Конечно, все свидетельствовало против него, и я не думаю, что нас можно обвинить, будто мы сделали поспешные выводы. И все-таки что ни говорите, а мы были не правы, и теперь у всех появилось неприятное чувство необходимости загладить свою вину, что очень трудно сделать, поскольку этот тип по-прежнему всем неприятен. Дьявольски неловкая ситуация! Я ему признателен за то, что у него хватило такта уехать. Очень хорошо, что Стайлз-Корт не принадлежал моей матери и она не могла оставить его этому типу. Не могу себе представить, как он здесь хозяйничал бы! Деньги – другое дело. Сможет – пожалуйста! Пусть забирает.
– Вы будете в состоянии содержать имение? – поинтересовался я.
– О да! Правда, предстоит заплатить налог на наследство, но половина денег моего отца передается вместе с имением. К тому же Лоуренс пока остается с нами, так что сохранится и его доля. Сначала нам, конечно, будет туговато, потому что, как вы уже знаете, я оказался в несколько затруднительном финансовом положении. Но теперь эти парни подождут.
В связи с предстоящим отъездом мистера Инглторпа все почувствовали облегчение, и завтрак прошел в самом благодушном настроении, какого не было со дня трагедии. Цинтия, юная и жизнерадостная, снова выглядела хорошенькой, и мы все, за исключением Лоуренса, который, как всегда, был мрачным и нервным, пребывали в довольно веселом настроении в надежде на многообещающее будущее.
Газеты, разумеется, были полны описаний недавней трагедии. Кричащие заголовки, кое-как слепленные биографии каждого члена семьи, инсинуации и выпады, знакомые намеки на то, будто у полиции есть улики и версии, – ничто не было упущено. Ярких событий в эти дни не было; на военном фронте наступило временное затишье, потому газеты с жадностью ухватились за преступление в светском обществе. «Загадочное преступление в Стайлзе» стало основной темой момента.