Лавина (сборник)

— Если бы человек получал при рождении место на кладбище, он бы по-другому жил, — сказал дядя Вася. — Ходил бы раз в неделю на свою могилу и думал о вечности. Меньше было бы зла.

— Глупости! — возразил Колька. — Если бы человек с рождения знал, что он умрет, ничего не стал бы создавать. Зачем? Если все равно все кончится могилой. А так человек бессмертен.

— Вот за это и выпьем, — предложил Алексей.

Все рассаживаются вокруг стола. Алексей принес гитару. Ударил по струнам.

— Тише! — потребовал Колька.

— Почему? — не поняла Кира Владимировна.

— Брежнев умер…

По телевизору показывают похороны Брежнева. Возле Кремлевской стены двое здоровых мужиков опускают гроб, довольно неуклюже. Гроб шумно грохается.

— У нас и то лучше работают, — сказал дядя Вася.

На Мавзолее выстроилось Политбюро. Первым стоит Андропов, за ним Черненко, третий — Горбачев. Горбачев смотрит перед собой выразительными глазами. Так смотрят в будущее.

* * *

Квартира Нинки: в ней ничего не изменилось, кроме телевизора. Телевизор новый, японский. Он включен, как всегда. На телевизионном экране подвыпивший Ельцин дирижирует духовым оркестром.

Нинка хлопочет у стола. Стол празднично сервирован. Цветы, салфеточки в кольцах.

Звонок в дверь. Нинка открывает. В дверях — Шеф с чемоданами.

— Ну? — нетерпеливо выдохнула Нинка. — Говори сразу.

— Подожди. Дай войти. Я в туалет хочу.

— Одно слово: да или нет?

— Ну подожди. Я сейчас описаюсь.

— От одного слова не описаешься. Да? Или нет?

— Да, да, да и еще раз да! — Шеф скрывается в туалете. Нинка ждет его за дверью.

— Сколько? — кричит Нинка.

— Ты даже не представляешь себе, что это за страна. Я сошел в аэропорту, в Шеноне. Весь под стеклом и сверкает огнями, как в волшебной сказке.

Шеф вышел из туалета, застегивает ширинку.

— Сколько? — спросила Нинка.

— Мужики там ходят смуглые, завернутые в простыни, лица красивые, никто никуда не торопится, какая-то другая цивилизация, как на Луне.

— Сколько заплатили?

— Да подожди ты с деньгами. Знаешь, я понял: религия — это большая дисциплина на самом деле… Семь нулей.

— Семь нулей? — переспросила Нинка. — А это сколько? Миллион?

— Миллион — шесть нулей. А это — семь. Десять миллионов.

— Чего?

— Ну не рублей же…

— Долларов? — оцепенела Нинка.

— Фунтов стерлингов. Это еще больше. Почти в два раза больше.

Пауза. Нинка пытается справиться с информацией.

— Ты знаешь, у мусульман другие лица. Я на глаз могу отличить христианина или мусульманина. Я вот думаю, что было вначале — лицо или вера?

— А почему они так много дали? — спросила Нинка.

— Это немного. Для них — копейки. Белые города в их пустынях — просто спасение. Другое качество жизни. Я вот думаю, какой-то замызганный худосочный Алешка Коржиков в русских снегах и туманах придумывает для арабских пустынь белые города…

— Мы должны половину денег отдать Коржикову.

— Это почему? — неприятно удивился Шеф.

— Потому что это его идея, его расчеты, его жизнь, в конце концов.

— Но Арабские Эмираты нашел я. И продал — я. Его идея до сих пор валялась бы в папке. А я сделал ей ноги.

— Поэтому ты берешь половину. А половина — его. Иначе не честно.

— Нина, я уже думал, — признался Шеф. — Мы, конечно, должны поделиться. Но у нас столько дыр… Посчитай сама… Нам нужна другая квартира. Сейчас хорошая квартира стоит полмиллиона. Загородный дом — столько же. Хорошо бы купить виллу на Средиземноморье. Вот уже два миллиона.

— А зачем виллу на Средиземноморье? — не поняла Нинка.

— Затем, что в Москве восемь холодных месяцев. Разве плохо в ноябре поехать на море и погреться месяца три?

Нинка молчит.

— Детям надо дать, чтобы не подохли с голоду. Твоим родителям-пенсионерам хорошо бы создать человеческие условия под старость лет. А мы… Разве мы не хотим путешествовать?

— Хотим. Но не на чужие деньги. Половина — это тоже грабеж. Ты имеешь право на двадцать процентов. А восемьдесят процентов — Алешины.

— Так ведь он никогда не узнает. Откуда он узнает?

— Я скажу, — спокойно объяснила Нинка.

— Странно, — задумчиво проговорил Шеф. — А что ты о нем так хлопочешь? Что ты от него видела? Он даже не захотел на тебе жениться. Сдал тебя мне, как в ломбард. Разве он вел себя как мужчина?