Сердце рвануло и заломило. Боль пролилась в плечо и под лопатку.
Корольков поднялся и пошел на кухню. Из комнаты Оксаны доносился галдеж.
— Мам! — крикнула Оксана. — Сделай нам вареньевую воду.
Надежда достала из холодильника банку засахаренного сливового варенья. Еще было клубничное варенье, но Надежда не расходовала его на гостей, а хранила для внутреннего пользования.
Корольков знал от Раисы, что Надежда звонила ночью в больницу и выяснила, что его там нет. Если его нет в больнице и нет дома, значит, он где-то в третьем месте. И Надежде, как жене, было бы естественно поинтересоваться, что это за третье место. Но она молчала — так, будто ничего не произошло.
— А ты хитрая, — сказал Корольков.
— Дай мне сахар, — велела Надежда и посмотрела на него. И он увидел ее глаза — серые, дождистые, без ресниц. Какие-то ресницы все же были — редкие и короткие, как выношенная зубная щетка. Корольков давно, вот уже лет десять, не глядел на свою жену. А сейчас он ее увидел. И содрогнулся от ненависти. И именно по этой ненависти понял, что никуда не уйдет. Если бы он решил уйти, то пожалел бы Надежду и увидел ее иначе.
— А ты хитрая, — повторил он, держась за сердце.
— Я старая, — ответила Надежда.
— Ты не всегда была старая.
— С тобой я с тридцати пяти лет старуха.
— Но ты всегда знала, что делала. Ты заворачивала меня, как мясо в мясорубку, и получала тот продукт, который хотела.
— Тише, — попросила Надежда. — У нас люди. Что они о нас подумают?
— За что ты меня так? Что я тебе сделал?
— Не вали с больной головы на здоровую. Я всегда все делала так, как ты хотел. И продолжаю делать, как ты хочешь.
— Я так не хочу.
— Конечно. Ты хочешь все сразу. Все себе разрешить и ни за что не отвечать. Кентавр!
— Кто? — удивился Корольков.
— Кентавр — полуконь-получеловек. А ты — полустарик-полудитя.
— Очень хорошо! — обрадовался Корольков. — Я ухожу.
— Иди! — спокойно ответила Надежда, и он поразился — насколько просто разрешаются, казалось бы, неразрешимые проблемы.
Корольков вышел в прихожую. Оделся и пошел из дома.
На третьем этаже он вспомнил, что забыл бритву и фонендоскоп. И поднялся обратно.
— Я забыл фонендоскоп, — объяснил он.
— Бери, — сказала Надежда.
Корольков взял свой старый, видавший виды портфель, который он приобрел в Чехословакии во время туристской поездки. Бросил туда бритву в чехле и фонендоскоп.
— До свиданья, — сказал он.
Надежда не ответила.
Корольков вызвал лифт. Спустился вниз и вспомнил, что ничего не объяснил Оксане. Он вернулся.
— Я ничего не сказал Оксане, — объяснил он, стоя в дверях кухни.
— Скажи, — разрешила Надежда.
Корольков заглянул в комнату.
Девочки и мальчики сидели вокруг стола. Некоторых он знал — Федотову и Макса.
— Ты со своими тостами как грузин, — сказала Федотова.
— Я не «как грузин». Я грузин, — поправил Макс.
— Грузины берегут традиции потому, что они маленькая нация, — объявила Оксана.
— Грузины берегут традиции потому, что они берегут прошлое, — ответил Макс. — Без прошлого не бывает настоящего. Даже кометы не бывают без хвоста.
— А головастики обходятся без хвоста, — напомнила Федотова.
— Вот мы и живем, как головастики, — ответил Макс. — Как будто все с нас началось и после, нас кончилось.
— Говори, говори, — попросила Оксана и подложила кулачок под высокую скулу.
— Что говорить? — не понял Макс.
— Все что угодно. Ты очень хорошо говоришь.
Оксана заметила отца в пальто и шапке, стоящего в дверях.
— Ты куда? — удивилась она.
— Никуда, — ответил Корольков и вышел на кухню.
— Сядь, — спокойно сказала Надежда, стоя к нему спиной. — Перестань бегать туда и обратно.
— Мне плохо! — проговорил Корольков, и его лицо стало отрешенным.
— Тебе надо успокоиться. Выпей!
Надежда достала из холодильника бутылку коньяку. Эти бутылки время от времени совали больные. Брать было неудобно. И не брать — тоже неудобно. Это была форма посильной благодарности за спасенную жизнь.
Корольков налил стакан и выпил, будто жаждал. Налил второй и выпил второй.
Он вливал в себя не коньяк, а наркоз, чтобы ничего не чувствовать, размыть все чувства до единого. Иначе — катастрофа, как если больной вдруг просыпается во время операции и начинает осмысленно моргать глазами.