Замок на скале

Эдуард обрюзг, лицо его отекло и приобрело нездоровый оттенок, а глаза, прежде чистые и дымчато-прозрачные, теперь отливали желтизной и недобро глядели из-под тяжелых век. И при всем этом король по-прежнему без разбора волочился за каждой юбкой, замужней или незамужней, дворянкой или особой низкого звания, добиваясь их расположения если не деньгами, то посулами, но, когда они становились покорны, чаще всего грубо прогонял их.

Исключение составляла лишь Джейн Шор, жена торговца из Чипсайда, которую Эдуард вырвал из семьи и поселил при дворе. После истории с Элизабет Вудвиль это было второе по силе увлечение короля. Джейн Шор мало походила на средневековый идеал красоты, была не златокудрой и высокой, а наоборот – маленькой, черноволосой, с ореховыми глазами олененка и золотисто-смуглой, как у испанки, матовой кожей. И тем не менее чары этой горожанки были таковы, что королева впервые в жизни забеспокоилась и стала ревновать в предчувствии, что эта мистрис Шор со временем может добиться многого.

Однако Джейн была умна. Она знала о своем влиянии на Эдуарда, но никогда не забывала о том, как король вытолкнул ее из своей постели ради неожиданно явившейся Элизабет. Мистрис Шор добивалась влияния при дворе живостью, незлобивым характером, почти детским простодушием. От всего ее облика исходили такое мягкое тепло и чувственность, что вскоре не только король, но и многие лорды поддались ее очарованию, а сын королевы от первого брака маркиз Дорсет ходил за нею следом, как теленок.

Эдуард сначала посмеивался над этим всеобщим помешательством. Он знал, что Джейн принадлежит лишь ему, лишь ему она верна, а что там эта малышка вытворяет с сердцами и душами его приближенных, его беспокоило меньше всего. Однако и он ощутил нешуточное беспокойство, когда ему донесли, что Джейн стала все чаще заглядываться на красавца Бэкингема.

Король недолюбливал молодого герцога – так стареющий, недужный ловелас недолюбливает молодого и полного сил баловня дам. Теперь же Бэкингем начал раздражать его. Королю то и дело доносили: во время празднества Генри Стаффорд несколько раз подряд танцевал с мистрис Шор, затем их видели продолжительно беседующими в нише окна, причем Джеки была весела и оживлена чрезвычайно, и многое тому подобное. Когда же во время охоты в Горнси-парк они вместе отбились от кавалькады и несколько часов пропадали, Эдуард окончательно возненавидел Бэкингема. Однако он ничего не мог с ним поделать. Это был уже не тот мальчишка-сирота, которого он едва ли не за ухо волок к алтарю, это был достойный потомок Плантагенетов, могущественный лорд, который при желании мог в считанные дни поднять весь Уэльс. И король оказался бессилен, ибо никто в Англии не поддержал бы его, посмей он поднять руку на Бэкингема из-за какой-то распутной горожанки.

Джейн по-прежнему клялась в любви и обиженно надувала губки, когда король устраивал сцены ревности. Однако стоило появиться красавчику Генри, как она не в силах была отвести от него глаз. А тот обращался с ней изысканно-небрежно, хотя и оставался почтителен в рамках этикета, на короля же поглядывал нарочито невозмутимо, улыбаясь одними уголками губ.

Эдуард решил удалить его, но все еще колебался. Сделать это надлежало так, чтобы не стать объектом насмешек всей Англии. Именно в это время ко двору прибыли Глостер и Нортумберленд и встал вопрос о посольстве в Шотландию. Король видел, что оба северных лорда вот-вот готовы сцепиться, оспаривая друг у друга право представлять английскую корону при дворе Стюарта, и поэтому неожиданно прервал их:

– Успокойтесь, милорды! Дабы вопрос о посольстве не стал яблоком раздора между любезным нашим братом Глостером и вами, дорогой друг и сподвижник, к Якову Стюарту отправится некто иной. Я полагаю, что имя молодого лорда Бэкингема, сэра Генри Стаффорда, не вызовет у вас сомнений…

Когда Бэкингему сообщили о решении короля, он лишь сдержанно поклонился Эдуарду и поблагодарил за оказанную честь. Но его синие глаза, когда он поднял их на короля, таили такую насмешку, что тот едва сдержался, чтобы в последний миг не вспылить. Он долго беседовал с Бэкингемом, обсуждая все детали переговоров и возможных соглашений. Когда же сэр Генри наконец двинулся на Север, сопровождаемый внушительным посольским эскортом, он вез в Шотландию, помимо условий договора, и личное письмо Эдуарда IV к Якову. В этом не было ничего необычного. Но Бэкингему и в голову не могло прийти, что рукой Эдуарда было начертано в самом конце письма. Там значилось: