Зеркало Кассандры

Могла ли я думать, что в один прекрасный день вонь свалки станет для меня милее городского воздуха?

Они идут вдоль колючих кустов и чертополоха, ощетинившегося шипами.

Бродячие собаки, рыча, следят за ними. Они собираются группой, приближаются, но напасть не смеют.

Они помнят о наших предыдущих встречах. Некое «коллективное знание дикой стаи».

Двое молодых бомжей бредут среди гор мусора, среди рядов наваленных друг на друга ржавых автомобилей, среди холмов из стиральных машин и сломанных телевизоров.

Здесь все заканчивается, и все начинается.

Дойдя наконец до Искупления, они видят развалившуюся в гамаке Эсмеральду Пикколини. Ее волосы накручены на бигуди, она читает журнал «People». «Все разладилось между Беренис де Роканкур и Тимоте Филипсоном». Надпись на обложке сопровождается огромным восклицательным знаком, подчеркивающим важность драмы.

Фетнат Вад занят поливкой клочка земли с лекарственными растениями. Орландо ван де Пютт помешивает в котле ватерзуйи, в котором кипят крысиные лапки и мордочки. Он с хрустом грызет яблоко, которое при ближайшем рассмотрении оказывается большой розовой луковицей.

Не говоря ни слова, два представителя молодого поколения набрасываются на еду. Ким хватает нож и отрезает себе кусок от бродячей собаки, которая поджаривается на вертеле. Потом залпом выпивает бутылку вина.

Измученная голодом Кассандра зачерпывает кружкой ватерзуйи, опускает в смесь ложку и, не обращая внимания на плавающие в ней подозрительного вида ингредиенты, глотает, не жуя.

— Эй, сопляки, вы подавитесь, если «здрасте» скажете? — спрашивает их Эсмеральда.

Вместо ответа Ким оглушительно рыгает, обдавая всех запахом перебродившего винограда.

Экономя время, они едят руками, словно должны срочно чем-то заполнить рот.

С Шарлоттой я вкушала, а с Кимом пожираю. И получаю не меньшее наслаждение.

Голод придает любой пище необыкновенный вкус.

Через некоторое время Кассандра находит в кружке нечто, похожее на рыбий плавник.

— Я добавил летучую мышь, — считает нужным пояснить марабу. — Она придает супу привкус горькой вишни, очень ценимый знатоками.

Утолив первый голод, молодые люди снимают грязное, мокрое платье, вытираются полотенцами и скомканными газетами, затем надевают чистую и сухую одежду.

— Ну что там с вами случилось? — небрежно спрашивает Орландо, проверяя центровку стрелы.

— Да ничего особенного, рутина, — говорит Ким, снова принимаясь за жареную собаку. — А у вас что нового?

— А у нас произошло много событий. И среди них очень важные.

— Какие?

— Сливовое деревце, талисман нашего проекта, облетело, оно засыхает, — объявляет Фетнат Вад.

— Растения иногда приживаются, а иногда — нет. Из-за загрязнения окружающей среды, наверное, — философски замечает Орландо ван де Пютг.

— Проиграли в лото, — сплевывая, прибавляет Эсмеральда. — Прямо какая-то полоса невезения.

— Ох, вы не представляете, как я рад вас снова видеть, — говорит Ким, чтобы сменить тему. — В городе все не так. Чем чаще я там бываю, тем больше ненавижу буржуев.

Кассандра наливает себе еще ватерзуйи. Кусочек крыла летучей мыши застревает у нее в зубах, и она осторожно вынимает изо рта тягучую перепонку.

Толстый Викинг протягивает ей бутылку теплого пива.

— Эй! Барон-эгоист! А мне ты не предлагаешь? Ты же прекрасно знаешь, что она не любит спиртное.

— Не лезь, Герцогиня. Может, она изменила мнение.

— Да уж, просто она красивее и моложе меня, вот ты за ней и ухаживаешь, а про меня забыл, жирный ты боров. Хотя малявка приносит нам одни неприятности, а я постоянно все улаживаю.

— Так, началось. Оскорбления, непристойные выражения, беспричинная агрессия. Браво, Герцогиня, какой пример мы подаем молодежи! Хочешь, я скажу тебе, кто ты? Просто старая бессердечная скандалистка!

— Я — скандалистка! Нет, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Да, скандалистка, ты вечно выводишь меня из себя!

Эсмеральда хватает бутылку вина, разбивает ее о тележку из супермаркета и целится блестящим осколком в Орландо.

— Повтори еще раз, что я скандалистка, и я тебе живот распорю!

— Успокойся, — говорит Фетнат. — Успокойся!

Обращение «успокойся» раздражает почему-то всегда еще больше. Очередной парадокс. Обычно после такого призыва никто и не думает успокаиваться.