Принцесса викингов

Бьерн заметил, что это вовсе недурно, потому что овцы, которых они взяли на корабли, уже съедены, а вяленая треска от постоянной сырости покрылась плесенью. Но больше всего его угнетало то, что иссякло пиво.

Слушая их, Эмма вглядывалась в берег, пустынный и изрезанный нагромождениями скал. Словно видения, высились в дымке их причудливые очертания. Далеко выступающие в море, оторванные от материка останцы были, словно кружевом, одеты пеной. Они походили то на застывших великанов в коронах, то на чудовищ – драконов с вывернутыми шеями, гигантских жаб, а подчас и на волшебные дворцы, в переходах которых буйствовали стремительные потоки воды.

– О чем ты задумалась, огненновласая? – спросил Серебряный Плащ, спрятавший свое щегольское одеяние, чтобы море не испортило его. Сейчас на нем был добротный панцирь из испанских стальных пластин, спаянных бронзой, поверх которого он кутался в черный козий мех. Весь он пропах морем и солью, его пышные волосы слиплись, но он был весел, и это веселье словно заражало всех вокруг.

• Огненновласая дева —
• краса ожерелий —
• Глядит в стезю стругов,
• Словно игрой дочерей Эгира
• Взгляд дивный тешит.
• Неба дыханье ей разогрело
• Ланиты, что вешние маки,
• Очи сверкают.
• Любы прекрасной
• Игры морские…

– Ты получишь настоящую жену викинга, Атли, – хлопал он по плечу юношу. – Она сразу признала в море свою стихию. Драккар ей что отчий дом. Мало я встречал мужчин, и уж тем более женщин, кого не мучила бы хворь, когда они вступают на зыбкую кровлю обиталища рыб.

Атли, счастливо улыбаясь, глядел на Эмму, Бьерн же уговаривал девушку спеть для них.

Сильный голос Эммы сплетался с говором волн:

• С шумом ветра за волною отпущу свою кручину,
• Луч закатный вслед за солнцем унесет ее в пучину.
• Стану я, подобно чайке, легкой, быстрой и парящей,
• Все минувшее забуду, стану жить лишь настоящим…

Викинги налегли на весла, вслушиваясь в пение прекрасной спутницы. Эмма пела о сумрачно-зеленом подводном царстве, куда уходит юная девушка, чтобы стать одной из морских дев с рыбьими хвостами. У них нет души, которая болит, и их жизнь куда дольше, чем у смертных, изнуренных тревогами. Когда же срок, отпущенный морским девам, приходит к концу, они превращаются в искрящуюся пену, что несется на гребнях волн из края в край океана, и печаль их возвращается к людям, ждущим у края вод тех, кто уже никогда не вернется.

Эмма поразилась, увидев, как по лицам суровых гребцов струятся слезы.

– Печальная песня, – вздохнул Бьерн. – Что ты наделала, огненновласая! Мои люди сбились со счета! Хэй, Эрлинг, Хафтор, вы куда смотрите! И ты, Ивар, что-то совсем приуныл. Дай-ка мне било, иначе, видят боги, нас вышвырнет на скалы.

Спустя несколько минут ход драккара выровнялся и они стали нагонять ушедшего вперед Херлауга. Эмма глядела на мерно ударявшего в било скальда с улыбкой. О, этот скальд-воин! Даже ледяную Снэфрид, явившуюся вместе с Ролло проводить их на пристань в Руане, он ухитрился шлепнуть пониже спины!

При этом воспоминании у Эммы тоскливо сжалось сердце. Покинув носовую надстройку, она прошла туда, где позади мачты располагалась палатка из моржовой кожи, где можно было укрыться от непогоды и множества чужих глаз. У входа в нее лежали овчина и спальный мешок из волчьих шкур, где отдыхал Атли. Неудобствами походной жизни Эмма была на время ограждена от предъявления супружеских прав, но лишь на время… Она не хотела даже думать о том, что ждет ее по прибытии в Байе.

В палатке, сжавшись в комок, пряталась от ветра девушка-прислужница. На ее тонкой шее болтался медный обруч рабыни, тонкие косички смешно торчали в разные стороны. Лицо было бледным, с бескровными губами, в темных глазах таилась тоска. Это была та девушка, которую Эмма напоила маковым зельем в ночь побега и которую жестоко наказали за то, что не уследила за госпожой. Искупая вину, Эмма приблизила ее к себе, но теперь уже жалела об этом. Виберга, как звали девушку, оказалась на редкость унылой и бесцветной особой. Мало того, что она постоянно хныкала и кляла судьбу, страдая морской болезнью, теперь она, немного оправившись, без конца жаловалась госпоже на дерзкие приставания викингов. Когда Эмма, не выдержав, надавала ей пощечин, Виберга на время утихла и засела в палатке, перебирая зерна четок, бормоча молитвы и проклиная язычников. Но вскоре она вновь принялась изводить хозяйку.