Царица Пальмиры

— Возможно, потому, что хотела в конце концов вспомнить обо всем, богиня, — сказал он с необыкновенной проницательностью.

Зенобия вышла в залитый солнцем сад.

— Ты одобряешь мой костюм, римлянин? — спросила она, очевидно, желая переменить тему.

Следуя за ней, он окинул ее восхищенным взглядом.

— Ты — настоящая царица с головы до ног, богиня!

— Не возражаешь, если я надену пальмирскую корону?

— Не возражаю, — последовал ответ.

— Тогда идем, римлянин, — нетерпеливо сказала она. — Здесь, в Пальмире, мне больше не место и, конечно же, в твоем Риме тоже. Я горю желанием узнать, где же теперь мой дом.

— Твое место рядом со мной, богиня, — сказал он, взял ее за руку и вывел в главный внутренний двор.

Она должна была идти вслед за колесницей Аврелиана, и на тот раз улицы Пальмиры будут до отказа забиты горожанами, которые придут попрощаться со своей любимой царицей. Она надела Мласирис из серебряной парчи с круглым вырезом и короткими рукавами. Каласирис гладко облегал ее тело, и она выглядела как серебряная статуя. На ней было великолепное ожерелье из темно-пурпурных топазов и столь же великолепные серьги. И ожерелье и серьги были оправлены в золото. Подкладка накидки была из золотой парчи, а сама накидка — из перемежающихся золотых и серебряных полос. Она прикреплялась к платью резными пурпурными жуками-скарабеями в золотой оправе. Сандалии на ней были серебряно-золотыми.

Вежливо извинившись, Гай Цицерон застегнул на ее изящных запястьях пару золотых наручников. Наручники прикреплялись друг к другу золотой цепью. В середине этой цепи к ней прикрепили другую цепь. Она была довольно длинная, и ее последнее звено пристегнули к кольцу на поясе императора.

— Император обещал освободить вас, как только мы выйдет из города, — сказал Гай Цицерон.

— Цезарь слишком добр, — саркастически произнесла Зенобия. — А где же моя дочь?

— Она уже за пределами города вместе с вашими слугами. Император не хотел, чтобы она участвовала в процессии. Зенобия кивнула, но заметила с горечью:

— Он также не хотел, чтобы родные моей дочери смогли увидеть ее в последний раз. Царя он выслал из города под покровом ночи, словно вора, а теперь вот и мою дочь.

— Но у вас ведь есть еще сын, и он, кажется, останется, чтобы напоминать Пальмире о династии Одената, — напомнил Гай Цицерон.

— Деметрий слишком горяч.

— Горячность этого мальчика будет стоить ему жизни.

— Вы ведь еще не схватили его, Гай Цицерон! Зенобия отвернулась от помощника императора и замолчала. Шествие уже началось, и больше не оставалось времени для размышлений. Она должна успевать за лошадьми Аврелиана, а то может упасть.

Она оглянулась на свой дворец всего лишь один раз, когда они проходили через Главные ворота. Она вспомнила, как впервые входила в его внутренний двор. Это было двадцать лет назад, и тогда она была почти ребенком. Она вспомнила холодное приветствие Аль-Зены и прелестную Делицию, к которой относилась с таким страхом и ревностью. Бедная Делиция! Теперь она овдовела, и на ее попечении находятся шестеро детей. Правда, после Одената и Руфа Курия у нее есть, на что жить.

Тут царица споткнулась и быстро вернулась к действительности, осознав, где она находится и что делает. Они как раз вступали на главный широкий проспект Пальмиры, и обрамленные колоннадой улицы были запружены целым морем зрителей. Личный иллирийский, легион императора возглавлял процессию. Впереди ехали верхом офицеры, а следом за ними катилось бескрайнее море легионеров. Все они шли быстрым маршем, и их короткие красные военные плащи развевались на легком ветру, а лучи солнца отражались от полированных нагрудных доспехов. Позади них в своей колеснице ехал Аврелиан, за ним шла Зенобия, пленная царица Пальмиры, а позади нее — остальные три легиона. Не было ни рабов, ни телег с трофеями, потому что римский император был милостив к народу Пальмиры. Только правительство пострадало от его гнева.

При виде своей прекрасной царицы в наручниках, прикованной цепью к римскому императору, народ Пальмиры принялся распевать патриотические песни о свободе и прошлом триумфе Пальмиры. Они бросали под ноги царицы белые цветы. Некоторые из этих нежных цветов застревали в ее длинных струящихся черных волосах и в изящном золотом венке из виноградных листьев, венчавшем ее голову. Наконец, народ принялся скандировать имя своей любимой царицы, и кони императора нервно заплясали. Ритмичные звуки становились все громче и громче, пока по всему городу эхом не зазвучало одно слово: «Зенобия!»