182  

Единственным предметом обстановки в комнате, кроме стола и стульев, был большой цветной телевизор – старый, еще в деревянном корпусе. Такие, наверное, делали лет пятнадцать-двадцать назад. Пульта к аппарату не полагалось. Похоже, его подобрали где-то на улице. (У всех электроприборов в комнате был такой вид – будто их принесли со свалок, куда хозяева выносят всякое старье. Чистые, исправные, но собранные с миру по нитке и давно отслужившие свой век.) Я включил телевизор. Показывали старый фильм – «Звуки музыки». Я его со школы помню, смотрел на большом экране – в кинотеатр нас, малолеток, водила учительница. Один из немногих фильмов, что я видел в детстве (некому было со мной ходить в кино). Папаша-солдафон, полковник фон Трапп, уезжает в командировку в Вену, а оставшаяся с его детьми гувернантка Мария берет их в горы на пикник. Сценка на лугу – беззаботные песенки под гитару. Знаменитые кадры. Я сидел перед телевизором как завороженный. Будь в детстве со мной рядом такая Мария, может, вся моя жизнь сложилась бы по-другому (помню, и в первый раз я подумал то же самое). Но такого человека не оказалось. Чего уж теперь говорить…

Я вдруг спустился на землю. Надо же, оказавшись в таком месте, прилип к «Звукам музыки»… Почему именно «Звуки музыки»? Интересно, как сюда сигнал идет? Может, ловят какую-нибудь станцию через спутниковую антенну? Или видеокассеты крутят? «Скорее всего, кассеты», – подумал я, пощелкав переключателем и не найдя ничего, кроме этого фильма. На остальных каналах мельтешила «пурга». Белый, испещренный шершавыми точками экран и хаотический треск помех напоминали бешеную песчаную бурю.

На «Эдельвейсе» я выключил телевизор, и в комнату вернулась тишина. Захотелось пить; на кухне я достал из холодильника кувшин. Молоко было свежее, густое, по вкусу совсем не магазинное. Я пил чашку за чашкой и вдруг подумал о фильме Франсуа Трюффо «400 ударов». Там сбежавший из дома мальчишка Антуан, совсем дошедший от голода, рано утром крадет кувшин молока из одного дома и пьет на ходу, скрываясь с места преступления. Кувшин большой, он пьет долго и выпивает все до капли. Грустная сцена, тяжелая. Не верится даже, что такое зрелище – когда человек ест или пьет – может подействовать столь угнетающе. «Удары» – еще один фильм из моей скудной детской коллекции. Я учился тогда в пятом классе. Меня привлекло название, и я решил один съездить в «Мэйгадза» [67]. Сел на электричку до Икэбукуро [68], посмотрел фильм и потом так же вернулся домой. По дороге из кинотеатра, я тут же купил молока и выпил, чтобы лучше прочувствовать фильм.

Напившись молока, я почувствовал, что страшно хочу спать. Сон давил невыносимо – даже нехорошо стало. Мозги шевелились все медленнее, пока совсем не остановились, как поезд у перрона. Я больше ничего не соображал. Тело точно одеревенело. Я доплелся до спальни, кое-как стянул брюки и обувь и повалился на кровать. Зарывшись лицом в подушку, закрыл глаза. Подушка пахла солнцем. Теплый, давно знакомый запах. Я тихо вдохнул его и выдохнул. И сон в ту же секунду поглотил меня.

Я проснулся в полной темноте. Открыл глаза, припоминая в незнакомом мраке, куда меня занесло. Два солдата провели меня через лес в городок на берегу речки. Память постепенно вернулась. Картина фокусировалась, становилась все четче. В ушах звучала знакомая мелодия. «Эдельвейс». В кухне по-домашнему кто-то негромко гремел кастрюлями. Через приоткрытую дверь по полу спальни протянулась желтая полоса света. Насквозь пропитанный пылью луч проникал сюда из другого, давно прошедшего времени.

Я попробовал встать с кровати, но руки-ноги онемели. Сделал глубокий вдох и поднял глаза к потолку. Снова стук посуды. Из кухни слышались торопливые шаги. Похоже, там кто-то готовил мне поесть. Наконец я выбрался из постели. Долго надевал брюки, носки, кроссовки. Тихонько повернул дверную ручку…

В кухне хозяйничала девушка. Она стояла ко мне спиной и, наклонясь над кастрюлей, подносила к губам ложку. Заметив, что дверь открылась, подняла голову и посмотрела на меня. Та самая девушка, что каждую ночь приходила ко мне в библиотеке и рассматривала картину на стене. Да, пятнадцатилетняя Саэки-сан. В том же бледно-голубом платье с длинными рукавами. Только на этот раз ее волосы были заколоты. Девушка улыбнулась, слабо и нежно. Казалось, все вокруг заходило ходуном, слетело со своих мест. Все, что имело форму, разлетелось на мелкие фрагменты разом и снова соединилось. Нет, девушка передо мной – не иллюзия, не призрак. Она из плоти и крови, ее можно потрогать. Вечер. Настоящая кухня, и она готовит мне настоящую еду. Маленькие бугорки грудей под платьем, белоснежная, как декоративный фарфор, шея.

  182  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×