Кафка на пляже

Второй случай был в Яманаси, где Хосино близко сошелся с одной девицей. Как-то пошел в увольнение, увидел на обочине «судзуки-альт» и помог его хозяйке поменять колесо. С этого все и началось. Она оказалась на год старше, училась на медсестру.

– Хорошая была девчонка. Грудь – во-о какая. И сама добрая. Это самое очень любила. Да и мне тогда всего девятнадцать было. Как встретимся – прыг под одеяло и наяриваем там целый день. Но ревнивая была – ужас. Стоило день не появиться, сразу: где был? что делал? с кем встречался? Прямо-таки доставала вопросами. И ничему не верила, что бы я ей ни говорил. Из-за этого мы и разошлись. С год, наверное, встречались… Не знаю как ты, а я терпеть не могу, когда меня допрашивать начинают. У меня сразу сбивается дыхание, настроение портится. Так что я от нее сбежал. Хорошо все-таки, что я служить пошел. Чуть что – сразу на базу и нет меня. Пока страсти не утихнут, за ворота можно не выходить. А через забор меня фиг достанешь… Если хочешь, чтобы девчонка от тебя отлипла – иди в силы самообороны. Тебе тоже советую учесть. Хотя там ямы рыть приходилось, мешки с песком таскать.

Разоткровенничавшись, Хосино еще раз остро почувствовал, что до сих пор ничего хорошего в своей жизни не сделал. Из шести девчонок в его списке четыре были вполне душевные (у двух остальных, объективно говоря, имелись кое-какие проблемы с характером). Относились к нему в основном по-доброму. В суперкрасавицы их, конечно, не запишешь, но все по-своему симпатичные. С сексом без проблем: хочешь – пожалуйста. Никогда не жаловались, даже если он без нежностей обходился – чего канителиться? По выходным его кормили, дарили на день рождения подарки, денег до получки давали (долги Хосино почти никогда не возвращал, а девчонки и не напоминали). А он даже не поблагодарил ни разу никого. Думал, так и должно быть.

Если Хосино знакомился с какой-нибудь девчонкой, то спал только с ней. Другим тут делать было нечего. Этому принципу он не изменил ни разу; вел себя честно. Однако стоило новой знакомой хоть чуть-чуть начать жаловаться, доказывать свою правоту, ревновать, давать советы, как копить деньги, устраивать маленькие истерики или только заикнуться, что она боится за будущее, он тут же говорил ей «до свидания». Хосино считал, что самое важное в таких делах – избежать последствий. Чуть что – сразу в кусты. Потом находил другую девушку, и все повторялось сначала. Ему казалось, что все люди так живут.

– Вот ты послушай! Будь я на месте этих девчонок и угоразди меня познакомиться с таким эгоистом, я бы точно спятил, – втолковывал камню Хосино. – Это я сейчас так думаю. А они умудрялись меня терпеть, да еще довольно долго. Как это у них получалось – не пойму.

Он закурил «Мальборо» и, не спеша выдохнув дым, погладил камень.

– Так ведь? Никакой я не красавец. Сам видишь. Не половой гигант. Денег у меня нет. Характер так себе. Голова – тоже. В общем, куда ни посмотри – кругом проблемы. Ну и кто я есть? Деревенщина! Папаша в Гифу в деревне ишачил. Крестьянином был, так ничего и не нажил. А я? Отставной солдатик. Шоферишка-дальнобойщик. А девки, если вспомнить, ко мне липли. На шею, может, и не вешались, зато с этим делом не отказывали, кормили, даже деньги в долг давали. Но ты знаешь, всему хорошему, наверное, приходит конец. В последнее время я все больше в этом убеждаюсь. Так что, Хосино-кун, пришло время платить долги.

Вспоминая о былых победах на личном фронте, парень, не переставая, гладил камень и уже не мог от него оторваться. Наступил полдень. В соседней школе прозвенел звонок. Хосино пошел на кухню, приготовил удон. Порезал в миску лук, разбил яйцо.

После еды снова поставил «Эрцгерцога».

– Эй! – окликнул камень Хосино, выждав, когда прозвучит первая часть трио. – Как тебе? Классная музыка, да? Прямо душа в разные стороны разбегается, когда слушаешь, скажи?

Камень не ответил. Хосино не знал, слушают камни музыку или нет, но решил не углубляться и продолжал:

– Я с утра тебе рассказываю, каким гадом был. Только о себе раньше думал. Хватит, наверное. Так ведь? Но когда я эту музыку слушаю, кажется, Бетховен со мной разговаривает: «Ну что раскис, Хосино-тян? Ладно тебе. Такая она штука, жизнь. Вот я в своей жизни много чего наворотил. Но что поделаешь? Значит, так тому и быть. Держись, давай!» Бетховен, конечно… Может, он бы так и не сказал, но у меня почему-то от этой музыки такое вот настроение. А ты что думаешь?

Камень молчал.