Рассказы и повести (сборник)

— Не возьму я твои деньги, — строго сказала гардеробщица.

— Почему? — растерялась Лариса, держа протянутую руку на весу.

— А зачем они мне? Мне номерок нужен, а не деньги.

Дама тем временем оделась и ушла, но гардеробщице было уже неудобно отменять принятое решение.

— А кому же мне их отдать? — спросила Лариса.

— Отнеси сестре-хозяйке…

Лариса сомкнула пальцы, сжала мелочь в ладони и пошла в конец коридора. Дети побрели следом, держась поодаль, как чеховские нахлебники.

На белой двери висела табличка: «Сестра-хозяйка».

Лариса постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет.

Сестра-хозяйка в белом халате и белом колпаке, похожая на булочницу, рылась в ящике своего стола, видимо, что-то разыскивая, и была очень сосредоточена на этом занятии.

— Простите, мы потеряли номерок, — сказала Лариса.

— Ну и что? — сестра-хозяйка отвлеклась от своего ящика.

— Вот. — Лариса разжала ладонь и показала монеты — желтые и светлые, большие и маленькие — почти все образцы, имеющиеся в денежном обращении.

— Ну и что? — не поняла сестра-хозяйка.

— Деньги, — объяснила Лариса.

— А я при чем?

— В гардеробе сказали, что я могу вам отдать.

— Почему мне? — неприятно удивилась сестра-хозяйка. В ней была задета щепетильность малооплачиваемого человека.

— А кому?

— Где потеряли, там и отдайте.

Сестра-хозяйка снова стала искать в ящике то, что ей было нужно.

— Извините, — смущенно проговорила Лариса и вышла из кабинета. Закрыла за собой дверь.

— Я кушать хочу, — пожаловалась Даша.

— А я пить… — поддержала Маша.

— Кто держал номерок? — с раздражением спросила Лариса.

— Она. — Даша показала на сестру.

— Не я, — отреклась Маша.

— И это дети… — горько заключила Лариса. — Раззявы. Халды. Почему у других дети никогда не простужаются и ничего не теряют? Вот сдам вас на пятидневку.

Даша и Маша выслушали. Поверили. На их души опустилось горе.

— Не ходите за мной! — приказала Лариса. — Стойте здесь. На этом месте.

Она ускорила шаг и пошла к гардеробу.

Возле барьера уже выстроилась порядочная очередь, и гардеробщица орудовала в поте лица.

— Сестра не взяла, — сказала ей Лариса через головы.

Гардеробщица промолчала. Она тащила охапку пальто, взвалив ее на свой живот.

— Может, все-таки возьмете? — Лариса протянула через головы кулак с мелочью.

— Не лезьте, — попросила женщина. — Тут с детьми стоят.

— Я уже стояла, — объяснила Лариса.

— Ни стыда, ни совести, — отозвалась другая, из середины очереди. Им плюй в глаза, а они скажут: дождь идет.

Гардеробщица продолжала молча выдавать пальто, делая вид, что не знает Ларису. Видит первый раз.

Ларису оттеснили от гардероба.

Она выглянула в коридор. Дети стояли там, где она их оставила, под плакатом о вреде алкоголя. Маша тихо плакала. А Даша рассматривала плакат: у нее была потрясающая способность: моментально приспосабливаться к новым обстоятельствам и ни о чем не сожалеть.

— Что ты ревешь? — спросила Лариса, подходя. — Ну, что ты ревешь?

Маша нырнула головой, вытянула губы и зарыдала еще вдохновеннее, поскольку было кому показать свое горе.

Маша плакала абсолютно так же, как тетя Рита. У них в роду была дальняя родственница, старая дева, окончившая свою жизнь в доме для престарелых. Так вот, когда тетя Рита плакала, у нее складывались губы и дрожали брови — абсолютно так же, как у Маши. Вернее, у Маши так же, как у тети Риты, и было непонятно: через какие тайные пути передались природе эти сочетания хромосом…

— Давай мириться, — предложила Лариса и присела перед Машей. Та навалилась на мать своим тяжелым тельцем и сладко обрыдала ее лицо, горячо дыша в щеку.

— Ну, все, — сказала Лариса, целуя мокрое личико.

— Все?

Маша кивнула, продолжая источать слезы, но не горькие, как прежде, а легкие и просветленные. Брови и щеки были в красных нервных пятнах.

Даша стояла рядом как истукан, с интересом рассматривая нарисованного неаккуратного дядьку с красным носом.

«Вся в Прохоровых, — подумала Лариса. — Прохоровская порода».

Из кабинета вышла сестра-хозяйка.

— Простите… — начала Лариса, но сестра-хозяйка прошла мимо, как проходит генерал мимо новобранца. Потом она вернулась и заперла кабинет, и ее широкая спина как бы говорила: «Ходят тут… еще пропадет что-нибудь…»