Рассказы и повести (сборник)

— А куда мне обратиться? — спросила Лариса, глядя в недоступную спину.

— Обратитесь к своему лечащему врачу, — ответила сестра-хозяйка заученными интонациями.

Видимо, все мамаши обращались к ней с медицинскими вопросами, и она всех отсылала к своему лечащему врачу.

Виктор Петрович передвигал стетоскоп по детской спинке, говорил: «дыши», «не дыши». Потом вытащил из ушей костяшки стетоскопа и посмотрел на вошедшую Ларису.

— Ну что? — спросила мама мальчика, беря в плен глаза Виктора Петровича.

— То же самое, — ответил Виктор Петрович, осторожно выводя свои глаза из плена ее зрачков. — А что может быть другого?

Женщина промолчала. Надежда в ее сознании не мирилась со здравым смыслом, а Виктор Петрович стоял на стороне здравого смысла.

— А если не делать операцию? — тихо спросила женщина.

— Но ведь мы уже говорили об этом, — мягко напомнил Виктор Петрович. — Что я могу сказать нового? Я могу повторить только то, что уже говорил.

Женщина молчала. Она стояла со спокойным лицом, но Лариса видела, что это спокойствие опустошения, когда все вычерпано изнутри, осталось только оболочка. В кабинете установилась неподвижная душная тишина.

— Вам что? — Виктор Петрович посмотрел на Ларису.

— Ничего…

Лариса вышла в коридор. Вокруг ходили люди, но Лариса не замечала. Она существовала в капсуле чужого несчастья, как косточка в виноградине, и не могла двинуться с места.

Очередь разошлась. В гардеробе было пусто. Гардеробщица сидела на табуретке и вязала на спицах. Сестрахозяйка стояла перед ней, облокотившись о барьер, и смотрела на ее руки.

— Значит, пятьдесят две петли. Запомнила? — спросила гардеробщица.

— Пятьдесят два раза считать? — спросила сестрахозяйка.

Теперь ее не поняла гардеробщица, и обе некоторое время напряженно смотрели друг на друга.

— Пятьдесят две лицевых и пятьдесят две изнаночных или всего пятьдесят две? — выясняла сестра-хозяйка и в это время увидела Ларису с детьми. — О! Тащатся… Фудзиямы…

Почему «фудзиямы», Лариса не поняла. Может быть, от их темных волос и темных глаз отдаленно веяло Востоком.

— Я кушать хочу, — напомнила Даша.

— И я, — поддержала Маша.

— Я вас очень прошу: дайте нам пальто. Пожалуйста. Я больше не могу… — тихо пожаловалась Лариса.

— Никто вас и не держит, — удивилась сестра-хозяйка. — Давайте номерок и идите домой.

Она обладала властью над Ларисой и, должно быть, испытывала некоторое тщеславие и не хотела с этим расставаться.

— Вы же знаете, что номера нет. Нам что теперь, раздетыми идти?

— А как мы найдем ваши пальто? — поинтересовалась сестра-хозяйка.

— Я сама найду.

— Ты-то найдешь… — неопределенно сказала гардеробщица, намекая на то, что Лариса может прихватить с вешалки чужие вещи, охраняемые непотерянными номерками.

— Вы мне не верите?

— А почему мы должны кому-то верить, а кому-то не верить? — спросила сестра-хозяйка, и это было резонно.

До тех пор, пока в обществе существуют воры, — существуют номерки и гардеробщики. Воры, по всей вероятности, необходимы в общем вареве жизни — для того, чтобы люди умели отличить Добро от Зла, ценить одно и противостоять другому. Воры существовали еще при рабовладельческом обществе и ничем не отличались от обычных людей — до тех пор, пока что-нибудь не крали.

— Но что же делать? — растерялась Лариса. — Не ночевать же тут…

— Зачем ночевать? Ночевать не надо. — Сестра-хозяйка забрала у гардеробщицы клубок и спицы. — Всего пятьдесят две или всего сто четыре? — вернулась она к прежней теме.

— Почему сто четыре? Пятьдесят две. Вяжи вот такой кусок, — гардеробщица развела пальцы — большой и указательный на всю ширину. — А потом, как петли скидывать, я тебе закончу. Тут главное: макушка.

Сестра-хозяйка воткнула спицы в клубок.

— Которые пальто останутся, отдашь без номерка, — распорядилась она и пошла.

— Как останутся? — не поняла Лариса.

— Будем закрывать, все пальто разберут, а ваши небось останутся.

— А когда закрывать?

— В восемь часов.

— Значит, я до восьми должна стоять и ждать?

В этот момент сестра-хозяйка проходила мимо Ларисы. Лариса испугалась, что она сейчас уйдет и ничего нельзя будет изменить. Гардеробщица, как более низкий чин, не посмеет ослушаться и отменить распоряжение.