Можно и нельзя (сборник)

Заставить всю душу полками. А не лучше все вытряхнуть на холст: и страсть, и тоску, и его легкое дыхание…

Романова нашла свою точку на краю деревни: изгиб реки, ива наклонилась низко, почти упала, но не упала — отражается в воде вместе со стволом. Стволы — настоящий и отраженный — как две ноги. Брошенная женщина с обнаженными ногами.

Романова искала слом света, воздуха и воды. Главное — освещение. Одна нога — на земле. На корнях. Другая — зыбкая. Ее нет. Человек и его грезы. Деревня Жуковка и Венеция. Муж и Раскольников. Романова и Романова.

Жизнь — свалка. И только искусство примиряет человека с жизнью.

Наступила осень.

Нина пошла в десятый класс. Надо было нанимать ей преподавателей.

Муж уезжал на объект. Взрывал атомную бомбу и возвращался домой с большой премией. Крепил мощь своей страны и мощь семьи. Вполне мужское занятие.

Шурка предложил сделать новую книгу про рыцарей. Романова рисовала рыцарей, как муравьев: узкое, как палочка, тельце, точечка — головка. И большое копье.

— Это не рыцари, — сказал Шурка. — Это пираты.

— Какая разница? — возразила Романова. — Одно и то же.

— У них разные цели: пираты отнимают, а рыцари защищают.

— Цели разные, а действия одни. Машут копьями и протыкают насквозь.

— Да? — Шурка задумался, подперев голову кулаком.

И в это время раздался телефонный звонок.

— С вами говорит майор Попович, — представился голос.

— Космонавт? — удивилась Романова.

— Комитет государственной безопасности.

Тот Муромец. Этот Попович. Сплошные былинные герои.

— Вы можете зайти? — спросил майор.

— Когда?

— Чем скорее, тем лучше. Давайте сегодня. В четыре.

«После обеда, — подумала Романова. — Поест и посадит».

— Я вас жду.

— С вещами?

— Что за шутки… — строго одернул майор. — Вам будет заказан пропуск.

Он положил трубку.

— Я боюсь. — Романова с ужасом смотрела на Шурку. — Я думала, все кончилось. А все только начинается.

— Хочешь, я пойду с тобой? — самоотверженно предложил Шурка.

— Хочу.

Дом — в центре города. Голубой особняк. Интересно, кто здесь жил раньше?

Майор Попович стоял на крыльце особняка и ждал, напряженно глядя перед собой. Был он белесый, бледный, как шампиньон, нос сапожком. Довольно молодой для майора. Быстро продвинулся.

Романова приближалась подскакивающей походкой, держась за Шуркин локоть.

Шурка не брился два дня, вылезшая щетина казалась синей. Вязаная шапка до бровей. Шурка выглядел зловеще, как бандит с большой дороги.

— Это вы? — догадалась Романова. — А это я.

Попович с недоумением посмотрел на Шурку, как бы спрашивая: «А этот откуда?»

— Знаете, я ревную. Никуда одну не отпускаю, — объяснил Шурка.

Майор сделал каменное лицо и сказал:

— В кабинет я вас не пущу. Подождите здесь.

— Долго?

— Полчаса, — сухо сказал майор.

— Ну хорошо, — согласился Шурка, доверяя Романову на полчаса. — Но не больше.

Попович вошел в особняк. Зашагал по коридору. Романова семенила следом.

— Не могла одна прийти? — семейным голосом прошипел Попович.

— Мы вместе книгу делаем. Детскую. Он пишет стихи, а я рисунки.

Романова как бы намекала, что она человек мирный, неопасный для страны и надо поскорее отпустить ее на благо детской литературы.

Вошли в маленький кабинет. Стол. Сейф. Пыль. Для художника — ничего интересного.

— Ну? — спросил майор.

— Что?

— Рассказывайте.

— О чем?

— О вашей поездке в Италию.

— А что рассказывать? Группа поехала. Все вернулись, а один сбежал. Минаев, кажется…

— А раньше вы его знали?

— Нет. Мы познакомились перед самым отъездом. В аэропорту.

— А вот у меня тут сигнал, что вы помогли Минаеву сбежать на Запад.

— ЧЕГО? — переспросила Романова.

— Вы с Минаевым заранее все подготовили. Обо всем договорились. А в Риме вы помогли ему выполнить операцию.

«Операция», «заговор». Посадят. Посадят обязательно. В этот голубой дом просто так не вызывают. Хорошо бы в тюрьму, а не в психушку. В психушке гормональные уколы. Сделают идиоткой. А в тюрьме все-таки природа. Тайга. Разное освещение. Можно будет порисовать.

— Кто вам дал такой сигнал? — спросила Романова.

— Из вашей группы. Свои.

— Кто?