300  

Ещё возобновили существенный вопрос: об оплате труда членов Исполнительного Комитета. Невозможно держаться бесконечно на энтузиазме первых революционных дней: откуда же брать средства к существованию, заседая тут по 7 часов ежедневно? Да вообще, состоя членами реального как бы правительства России, неужели же мы не имеем права на достаточное вознаграждение?

Однако – сколько себе назначить? Слишком мало – обидно, слишком много – может вызвать рабочее неудовольствие, да ещё и – из каких средств платить? А Временное правительство насчёт 10 миллионов тянет, не отвечает. Поручили пока Брамсону изучить вопрос вознаграждения членам, и доложить Исполкому.

А заседание всё шло, шло. Долго подробно докладывала похоронная комиссия о плане похоронной процессии по городу. Марсово поле было всё не готово, только сегодня там начинали копку, а почва утолочена битым кирпичом и проморожена, теперь костры палить или взрывать. Жертвы революции всё не хоронятся, теперь откладывали ещё на неделю. Ожидали миллиона участников – и боялись Ходынки.

Ещё – проект создать союз чиновников с целью уничтожения бюрократизма.

Так – затянулось и затянулось заседание, пока уже не пригласили членов Исполкома к горячему обеду. И уже надо было собираться ехать в Морской корпус.

А Гиммер – так и не доделал своего доклада, не дописал, не переписал своих тезисов!

Теперь всему Исполнительному Комитету предстояло автомобилями переехать на Васильевский остров – целой вереницей автомобильной по Литейному и Невскому.

Но хотя автомобили Петрограда были, по сути, в распоряжении Совета – стали подсчитывать наличные, и что-то как будто не хватало, плохо распорядились.

Тут Флаксерман, жена Гиммера, она работала в аппарате Исполкома, – возьми и сбей на несчастье:

– Коля! А поедем со мной. Меня – особый автомобиль ждёт.

– Какой? Зачем тебя ждёт?

– Вот тут, в гараже, на Таврической улице. А ждёт – чтобы на Лиговку заехать в типографию, взять пачку «Известий», раздавать в Морском корпусе.

– Так это крюк какой!

– Да на моторе – одна минута, какая разница! Там – всё готово, нам только вынесут, и мы ещё раньше других будем.

Ну что ж, пошли в тот гараж. Оттуда выбегали автомобили, но всё не те. Стали искать. Нашли шофёра, но у него ещё не было ордера. Пошёл подписать ордер. Ждали. Пришёл с ордером, стал мотор заводить – а мотор не заводится. Гиммер занервничал: пойти назад в Исполком? – но уже, наверно, все места разобрали. Да ничего, заседания Совета всё равно никогда вовремя не начинаются, подождём уж.

Наконец, мотор завёлся. Погнали на Лиговку.

В типографии не только не оказалось собранных «Известий», но даже тех людей, кто бы знал, сколько и где их надо собрать. Пришлось самим лазить по этажам, спрашивать, искать. Наконец – нашли, но теперь надо было искать, кто бы имел право всё это выдать и кто бы это перетащил и погрузил в автомобиль.

Ещё искали по тёмным коридорам, хлопали комнатными дверьми, пока нашлись люди, кто увязал кипы и донёс их.

Шофёр ждал супругов Гиммеров с негодованием: он и сам был член Совета и хотел присутствовать на пленуме, а вот из-за них… Не слушая оправданий, кинулся крутить ручку завода.

Но машина не заводилась.

Не заводилась, не заводилась – и куда ж было кидаться? Извозчика не найти, в трамвай не влезешь, а пешком – всё равно несравнимо дольше. Да каждую минуту, каждую секунду, с каждым поворотом ручки может завестись!

Гиммер искусал все губы, стараясь только не думать, не думать об идиотской глупости своего положения! Не умереть от бешенства, от разрыва сердца, от умоисступления, – что там думает Чхеидзе? Уже, наверно, начали! Но – как же начать без главного докладчика?

Вдруг – машина затряслась, крупными неровными дёргами. Шофёр поспешно вскочил, нажал – и машина понеслась бешено, прыгая по ухабам, по лужам и далеко на прохожих разбрасывая серый снег и грязную воду.

Завернули на Невский, глянула его дальняя прямота, ещё погудели рожком на проворно разбегавшихся прохожих – и вдруг опять остановились. Тряхнуло седоков вперёд.

В этой двухминутной скачке по Невскому Гиммер ещё не успел отойти от муки – как впал теперь в новую, безысходную. Опустил голову на свои бессильные руки и готов был завыть. Но и опять не было смысла срываться: редкие извозчики ехали – занятые, трамвайная остановка не рядом, вагоны обвешаны людьми – а эта чёртова рухлядь всё-таки способна завестись?

  300  
×
×