82  

И наконец он одержал первую победу. Он подрядил матерей нескольких друзей написать поваренную книгу с рецептами для эпохи дефицита, и первая за четыре года книга, изданная в «Хорват Киадо», — «Чтобы хватило на всех» — продавалась весьма прилично. Шесть встревоженных сотрудников размножились до восьми иногда жизнерадостных.

«Пробуждение нации» давно прекратило существование, и любые старые номера, которые Имре случалось найти, особенно те, где попадались «Письма издателя», одно бредовее другого, он немедленно сжигал. Но финансовая газета, теперь «Наш пенгё», снова пошла хорошо Вскоре Имре повезло через друга получить заказ на печать продуктовых карточек. Он стал подумывать о необходимости девятого сотрудника.

За девять месяцев в «Хорват Киадо» издали четыре несовместимых исторических опуса, рассказывавших о последних тридцати трех годах. Все эти издания оплачивали новые или возрожденные политические партии; как будто при неясном будущем прошлое тоже стало туманным, и люди не могли договориться, кто же кому что сделал и почему, кто был злодей, а кто мудрец, и соглашались единственно в том, что Трианон был преступлением. Имре читал каждую из этих книг, сколько смог, но в каждую следующую углублялся все меньше. Прибыль от них, однако, помогла оплатить новый грузовик, ремонт склада и одного станка.

Самое успешное послевоенное предприятие возрожденного «Хорват Киадо» — книга, изданная в начале 1948 года, сразу после того, как власть окончательно перешла к коммунистам. Книгу Имре придумал сам и много лет гордился этой работой. По друзьям, по друзьям друзей, у совершенных незнакомцев, по всему Будапешту он собирал фотографии. Он просил одолжить ему семейные портреты, старинные снимки, любимые пейзажи города или деревни — те, которые владельцы по-настоящему любили. И оставить подпись в одну-две строки. Имре собрал и подготовил к печати альбом, который выпустил под названием «Bekeben» («В мирное время»). Каждую фотографию он подписал от первого лица, хотя слова принадлежали сотням разных людей. Это мой брат в день отъезда на учебу в Англию… Это бедная семья, жила по соседству с нами; у них не было, можно сказать, ничего, но они были очень ласковы с этой собачонкой, дворняжкой по кличке Теди… Это мои мама и папа в день свадьбы в 1913 году… Мои папа и мама в день свадьбы, 1919 г… в день свадьбы, 1930… Это еврей из нашего дома, он был так добр ко мне, когда я была еще девочкой. Надеюсь, у него все в порядке, хотя боюсь, что нет… Это я маленький с друзьями на мосту Елизаветы… Это наша семья на озере Балатон в 1922-м… На этой фотографии мой отец едет верхом рядом с регентом… Собрание профсоюза, на трибуне — мой брат… Так выглядела Корсо в 1910 году… Это старый рыбный рынок, его больше нет… Так выглядел Цепной мост до… Мой отец у входа в свою лавку. Он погиб в Освенциме… Это моя бабушка в детстве… Отмечаем мои именины в «Гербо»; я — тот, который вытаращился на кремеш… [53]

Одна из любимых у Имре фотографий была в верхнем левом углу 66-й страницы. Ее подарил ему совершенно незнакомый человек, который узнал о замыслах Имре из третьих уст. На фотографии — молодая женщина, лет девятнадцати-двадцати Она с серьезным лицом, выпрямив спину, сидит за кухонном столом. Самая обыкновенная. Сложив руки на животе, она смотрит прямо на фотографа. Это была самая прекрасная девушка на свете.

Имре популярность книги не удивила, хотя его служащие недоуменно качали головами, видя, как печатается и переплетается все больше экземпляров. Конечно, были такие критики — профессионалы и просто читатели, — которые называли альбом сентиментальным, наивным, даже вредным, и, возможно, они были не так уж неправы, но Имре чувствовал, что сделал что-то хорошее, и цифры продаж подтверждали его правоту. Составной рассказчик, получивший прививку четырех сотен разных голосов, бежал определений. Он представлял самые разнообразные политические взгляды и общественные классы, с католическими церемониями семейной истории соседствовали иудейские обряды — полифонический голос Венгрии в мирное время. Текст лишь немного менялся от странице к странице, и довольно скоро текущие мимо незнакомцы, представляемые как друзья и родные, гипнотически ими и становились. То была Венгрия, и Имре был ее памятью. На многих книга действовала как опий: наслаждение лениво или нетерпеливо переходить от страницы к странице и видеть прекрасный Будапешт неразбомбленным, нетронутым, черно-белым, было почти порнографическим в своем недосягаемом сладострастном великолепии: Липотварош, мост Елизаветы, Корсо, Замок, вокзал Ньюгати в день его открытия — в день, когда он был самым большим и самым чистым железнодорожным вокзалом в мире.

  82  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×