Страна чудес без тормозов и Конец Света

– Осталось совсем чуть-чуть, – подбодрила она. – Еще немного – и мы в безопасности.

Отвечать было лень, и я просто кивнул. Но лишь кивнув, понял, насколько бессмысленно кивать в темноте.

– Эй, ты слышишь меня? С тобой все в порядке?

– Все нормально, – сказал я. – Только тошнит.

Блевать меня тянуло давно. Кишащие под ногами пиявки, их невыносимая вонь, мерзкая слизь и раздирающие воздух хрипы, беспросветная тьма, смертельная усталость и животное стремление тела в любую секунду заснуть – все это слилось в одно целое, охватило стальным обручем желудок и капля за каплей выдавливало его содержимое мне в горло. Моя собранность трепыхалась уже где-то возле нуля. Я словно пытался играть на раздолбанном пианино, у которого всего три октавы, причем его не настраивали тысячу лет. Сколько я уже бреду в темноте? Сколько времени сейчас там, наверху? Наверное, светает. Людям, наверное, разносят утренние газеты...

Я не мог даже взглянуть на часы. Весь смысл моего существования сводился теперь к тому, чтобы тащиться вперед, освещая дорогу фонариком. Хотелось увидеть рассвет. Выпить теплого молока, вдохнуть запах зеленой листвы, раскрыть газету. Темнота, пиявки, ямы и жаббервоги уже завязли у меня в печенках. Все кишки, все клетки тела требовали света. Пускай даже самого слабого. Какого угодно лучика – только не от карманного фонаря.

Как только я подумал о свете, желудок свело окончательно, и рот наполнился отвратительным привкусом прокисшей пиццы с салями.

– Выберемся – блюй сколько хочешь. А сейчас потерпи еще немножко, – попросила толстушка. И крепко сжала мой локоть.

– Да я не блюю... – еле простонал я в ответ.

– Верь, – сказала она. – Все пройдет. Даже если очень плохо – это когда-нибудь кончится. Ничто на свете не вечно.

– Верю, – ответил я.

И все-таки мне казалось, что эти чертовы дыры не кончатся никогда. Уже мерещилось, будто я раз за разом прохожу по одному и тому же месту. И я снова подумал об утренней газете. Такой свежей, что на пальцах остается типографская краска. Толстой, с рекламным приложением. В которой можно прочитать о жизни планеты Земля во всех ее проявлениях: от биржевых сводок и времени пробуждения премьер-министра – до семейных скандалов, хитростей приготовления еды среди ночи, длины мини-юбок, музыкальных хит-парадов и объявлений о сдаче недвижимости...

Проблема лишь в том, что я не получаю газет. Вот уже три года как не выписываю. Сам не знаю, почему охота читать газеты пропала, но с тех пор так и живу без них. Очевидно, жизнь моя перетекла в такую фазу, когда ни газетные статьи, ни новости по телевизору уже не имеют ко мне ни малейшего отношения. С этим миром меня связывают только столбики чьих-то цифр, которые я загружаю в голову, преобразую в другие цифры и передаю кому следует. А все остальное время читаю нудные романы двухсотлетней давности да смотрю старую голливудскую классику на видео, попивая виски или пиво. И совершенно не мучаюсь от того, что не слежу за прессой.

Однако теперь, в кромешной мгле, среди бесчисленных дыр и бессчетных пиявок, мне страшно хотелось почитать утреннюю газету. Сесть у окна, ближе к солнцу – и вылизать ее глазами до последней буквы, как кошка – блюдечко с молоком. Вобрать в себя по глоточку, по капельке разные судьбы живущих под солнцем людей – и этой влагой исцелить свои онемевшие члены...

– Вот он, Алтарь! – сказала толстушка.

Я поднял голову, но чуть не поскользнулся, и тут же снова уперся взглядом в скалу под ногами. Ладно. Что там за Алтарь, какого размера и цвета – разгляжу, как доберусь. Я собрал последние силы и потащился вперед.

– Метров десять осталось, – сообщила она.

И в эту секунду надсадный хрип, подымавшийся из дыр, оборвался, как по команде. Очень резко и неестественно. Словно в недрах земли кто-то вдруг замахнулся гигантским топором и снес источник этого звука под корень. Жуткий хрип, от которого вибрировал воздух всего Подземелья, умер в одно мгновенье, без надрыва и совершенно внезапно. В первую секунду я даже решил, что пропал не звук, а воздух как таковой. От неожиданности я потерял равновесие и долго махал руками, чтобы не свалиться в очередную дыру.

И нахлынула тишина, от которой заныло в ушах. Абсолютная тишина в идеальном мраке. Пострашнее любого самого ужасного звука на свете. Ибо к звуку, каким бы неприятным он ни был, мы можем как-нибудь относиться. Но тишина – это ноль. Великое «му», которое не окружает нас ничем, кроме отсутствия чего бы то ни было. Барабанные перепонки заломило так, словно в воздухе подскочило давление. Не выдержав столь резкого перепада, мой слух напрягся, ожидая хоть какого-нибудь сигнала.