39  

После обысков на объектах «Аум» услышал, что выдан ордер на его арест, и сдался полиции. Провел двадцать три дня в предварительном заключении, освобожден в связи со снятием обвинений. В июне 95-го отправил из тюремной камеры заявление о разрыве с «Аум». Затем на время вернулся в Саппоро, но сейчас снова живет в Токио. Рассказывая, он показывал свои рисунки, на которых подробно запечатлена жизнь в Сатиаме.

Стройный, худощавый молодой человек. Член «Канарского общества», созданного бывшими членами «Аум». К секте и Сё ко Асахаре относится критически.

Мой отец – обыкновенный служащий. Еще у меня был старший брат. В детстве наша семья одно время жила в Киото, но вырос я в Саппоро.

В начальных классах не любил ходить в школу. Дело в том, что мой брат был инвалидом с отсталым умственным развитием. Его водили в специальную школу для таких детей. Меня в школе часто дразнили из-за брата, так что ничего хорошего об этих годах вспомнить не могу.

Сколько себя помню, мама все свое время посвящала брату, не отходила от него ни на шаг. На меня внимания уже не оставалось, поэтому мне все время приходилось играть одному. Как мне хотелось, чтобы мама меня приласкала! Но она всегда говорила: «Ну что ты! Ведь твоему несчастному брату так плохо». Из-за этого я едва не возненавидел его.

Я рос угрюмым и мрачным. Очень сильно на меня повлияла смерть брата. Мне тогда было четырнадцать лет. Он умер от гепатита В. Это стало для меня огромным потрясением. Где-то в глубине сердца жила надежда, что в конце концов ему помогут и он будет счастлив. В моем представлении это был своего рода религиозный образ. И когда он разбился, столкнувшись с суровой действительностью, это меня прямо-таки подкосило. Я думал, что слабым полагается спасение, но реальность не оправдала моих надежд.

Тогда как раз все говорили о пророчествах Нострадамуса. Что человечество погибнет в 1999 году. Мне это предсказание ласкало слух, потому что я ненавидел мир, в котором живу. В политике царят коррупционеры, вроде Какуэя Танаки70, кругом жульничество и неравенство, и никто не придет на помощь слабому. Я думал о пределе возможностей общества и человека, и от этого становилось еще противнее.

Хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями – но с кем? Все или заболели зубрежкой перед экзаменами, или, кроме машин и бейсбола, ни о чем больше не могли говорить. В старших классах я ходил в художественный кружок; мне страшно нравились манга, которые рисовал Кацухиро Отомо71, мало кому тогда известный. Они были такие настоящие, необыкновенно живые. Пусть мрачные, но зато совершенно реальные. Настолько, что, глядя на них, невольно подумаешь, что такое и на самом деле бывает. Я любил перерисовывать картинки из его книжек – «Прощай, Япония», «Короткий мир», «Вальс буги-вуги».

Я мечтал уехать из дома и перебраться в Токио, поэтому, отучившись, поступил в промышленно-художественную школу «Тиёда». На специальное отделение манга. Но меня хватило только на полгода. Не знаю, почему, но мне всегда казалось, что между мной и остальным миром стоит стена, которая после приезда в столицу вдруг сделалась еще выше. Люди вокруг относились ко мне по-доброму. Я даже с девушками стал встречаться. Но стоило подумать: «Вот нормальная девчонка. То, что надо», – как между нами возникала какая-то преграда. Вернее, я сам ее возводил. Занятия в школе меня вполне устраивали, проблема была в другом – в людях. Я никак не мог ни с кем сойтись. Часто бывал на вечеринках вместе со всеми, хотя эти загулы с выпивкой не представляли для меня никакого интереса. Я там был как белая ворона – один трезвый. Отвращение к миру становилось все сильнее.

Оглядываясь сейчас назад, я задаю себе вопрос: «Что это было со мной?» Ведь у меня была возможность наладить отношения с самыми разными людьми, а я ей не воспользовался, отверг всех. Но тогда иначе и быть не могло – я сам себя загнал в угол. В общем, я бросил школу и какое-то время жил, перебиваясь случайными заработками и изучая манга. Немного денег присылали родители, но жить одному, когда тебе восемнадцать или девятнадцать, все-таки тяжело. Ты существуешь в замкнутом пространстве, и это, конечно, действует на психику. Дошло до того, что я начал бояться людей.

Они меня пугали. Казалось, им хочется заманить меня в ловушку, как-то навредить. Я становился черствым и нетерпимым. Увидев на улице счастливую пару или радостную семью, думал: «Чтоб вам пусто было!» – и в то же время ненавидел себя за такие мысли.

  39  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×