Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Всё ещё понимая Родзянку как самого там главного, Алексеев собственно не к Гучкову обращался, и не к совету министров, но – передать Родзянке. Что скрывать, как просил Родзянко, такой великой важности Манифест немыслимо, слух уже просочился в войсковую среду, могут быть грозные последствия. Манифест должен быть безотлагательно обнародован в установленном порядке.

Кажется, это так было ясно! – почему это нужно было петроградским доказывать? Как же можно устраивать игру из такого величайшего документа? И главное – по каким причинам? Всё равно не скажут, Алексеев уж и не добивался, однако предположил:

– Выход должен быть найден путём соглашения с лицом, долженствующим вступить на престол.

Сам ли Михаил не хочет почему-то объявлять? Или снова заколебались – вернуть престол Алексею? Или даже вернуть Николаю?

… Пусть детали государственного устройства будут выработаны потом, после успокоения страны. Или даже после окончания войны. Но сейчас – опубликовать Манифест! Скрывая от Действующей армии намерения правительства, мы расшатываем её и готовим себе печальную участь. Пять миллионов вооружённых ждут объяснения совершившегося!

Завладев, наконец, линией, дорвавшись до слушающего петроградского уха, Алексеев теперь уже и не давал ответить, он спешил выговорить, пока слушают.

Второе. Желательно, чтобы новое правительство обратилось к Действующей армии с горячим воззванием выполнять свой святой долг. И с таким же воззванием к народу, чтоб он напрягал силы к той же общей великой цели. И в-третьих, настоятельно прошу, чтобы все сношения правительства с армиями велись только через вверенный мне штаб, а по второстепенным вопросам – через главнокомандующих. Только так мы сохраним устои вооружённой силы.

Когда же наконец Алексеев всё наболевшее высказал и дал отвечать Гучкову, то в первых же фразах ответа и услышал непостижимое: Михаил Александрович тоже решил отказаться от престола! Оба Манифеста и будут обнародованы в предстоящую ночь.

Алексеев был – сотрясён. Он – не мог этого охватить! Зачем же тогда всё делалось? В чём же был смысл вчерашнего отречения? И – кто же останется?… Кто же?…

У власти остаётся Временное правительство во главе с князем Львовым. До Учредительного Собрания, которое и решит государственное устройство. Срок его не определён.

То есть на троне – никого?

Косой хваткой защемило Алексеева, до задыха, обидное унизительное сознание – обмана! Его обманули – как дурака, провели за нос!

А между тем лента бодро подавала ответы на другие важные вопросы. Воззвание к армии? Безотлагательно будет. Сношения с армией? – да, через Ставку и главнокомандующих. Не имеет ли генерал Алексеев ещё что-нибудь сказать?

О, ещё бы! О да! Несчастная слабая голова раскалывалась, так много сразу нужно было сказать. Ничто ни с чем не вязалось, всё куда-то летело, крушилось, вообще не оставалось ничего твёрдого! Вместо небольшой перестановки на престоле – падал сам престол?

Но нашёлся Алексеев только жалко пожаловаться:

– … Неужели нельзя было убедить великого князя принять власть хоть до Собрания?… А как теперь этот новый Манифест примет армия? А не признает она его вынужденным со стороны ?… Теперешнюю армию надо беречь и беречь от всяких страстей в вопросах внутренних. Надо же сохранить её от теперешнего петроградского гарнизона, разложившегося нравственно!… Да хоть бы на короткое время вступил великий князь! Это вызвало бы уважение к воле бывшего Государя. И произвело бы бодрящее впечатление на армию… Слишком тяжёлая задача лежит на армии и надо облегчать её, а не…

Но – зачем это всё он печатал? И – кому были теперь эти опоздавшие доводы? В нужный момент с ним не посоветовались, ему только затыкали рот: не объявлять!…

А Гучков – и соглашался, оказывается: он-то сам и с ним Милюков так и считали, что престол непременно должен быть кем-то замещён. Но эти доводы никого не убедили. А решение великого князя было свободно и бесповоротно. Приходится подчиниться и попытаться добросовестно упрочить новый строй – и не допустить ущерба для армии. С этим намерением Гучков и принял пост военного министра.

Алексеев шёл от аппарата к себе в кабинет как ослепши, неуверенно ногами.

Лукомский встревожился, приблизился:

– Что с вами, Михал Васильич, опять плохо?