Гордость и предубеждение и зомби

— Да, он любит делать все так, как ему вздумается, — ответил полковник Фицуильям. — Как и все мы, впрочем. Просто он может себе это позволить, ведь Дарси богат, привлекателен и смертельно опасен. Я знаю, о чем говорю. Сами понимаете, младшему сыну не привыкать к тому, что он зависит от других и постоянно ограничен в желаниях.

— Думаю, младшему сыну графа это все же не так знакомо. Нет, действительно, что вы знаете о зависимости и самопожертвовании? Разве были вы когда-ни-будь настолько стеснены в средствах, что не могли куда-нибудь поехать или купить понравившуюся вещь?

— Вы попали в точку, мисс Беннет, — не могу сказать, что мне довелось испытать невзгоды такого рода. Но недостаток денег сказывается на делах более серьезных. Как вам известно, младшие сыновья обязаны служить в королевской армии.

— Да, но смею предположить, что сына графа вряд ли отправят на передовые.

— Напротив, мисс Беннет.

Полковник приподнял одну штанину, и Элизабет открылось ужасное зрелище — от самого колена у полковника вместо ноги не было ничего, кроме свинца и крепкой древесины. Элизабет замечала, что он приволакивает ногу при ходьбе, но была склонна приписывать это легкому ранению или дурному воспитанию. Чтобы молчание не затянулось и полковник не вообразил, будто Элизабет ужаснуло увиденное, она проговорила:

— Полагаю, ваш кузен привез вас с собой лишь для того, чтобы иметь возможность кем-то распоряжаться. Странно, что он еще не женился, чтобы такой человек всегда был у него под рукой. Но вероятно, сейчас на эту роль сгодится и его сестра, ведь он ее единственный опекун и может делать с ней все, что захочет. Я, разумеется, говорю лишь о поступках самого приличного характера и ни в коей мере не предполагаю никаких безнравственных отношений.

— В любой безнравственности, — сказал полковник Фицуильям, — мы с ним были бы виновны оба, поскольку мисс Дарси находится под нашей совместной опекой.

— Вот как? И как вы относитесь к этой обязанности? Много ли хлопот с вашей подопечной?

Сказав это, она заметила, как пристально посмотрел на нее полковник, и то, как поспешно он спросил, почему она полагает, что мисс Дарси может доставить им хлопоты, убедило Элизабет, что ее вопрос попал в цель.

Она сразу же ответила:

— Не бойтесь, я не слышала о ней ни единого дурного слова и уверена, что она самое кроткое существо на свете. Ее безмерно обожают две мои знакомые дамы, мисс Бингли и миссис Херст. Кажется, вы упоминали, что тоже знакомы с ними.

— Немного. Их брат весьма любезный джентльмен и большой друг мистера Дарси.

— О да, — сухо сказала Элизабет. — Мистер Дарси необычайно добр к мистеру Бингли и беспрестанно заботится о нем.

— Заботится? Впрочем, думаю, Дарси и впрямь приходит ему на выручку, особенно когда того требуют обстоятельства. На пути сюда он обмолвился о чем-то подобном, и у меня создалось впечатление, что Бингли и впрямь ему многим обязан. Впрочем, я могу и ошибаться, так как не уверен, что речь шла о мистере Бингли. Это лишь мое предположение.

— О чем вы говорите?

— О некоторых событиях, которые Дарси вряд ли пожелает предать огласке, ведь если все дойдет до семьи дамы, то выйдет весьма неловко.

— Сэр, я постигла древние таинства Востока и унесу их секрет в могилу. Конечно же мне можно доверить пустячные тайны мистера Дарси.

— Но помните, у меня нет особых оснований полагать, что речь шла о Бингли. Дарси лишь поздравил себя с тем, что ему удалось спасти друга от крайне неразумного брака, но без упоминания каких-либо имен или подробностей. Я подумал, что он говорит о Бингли, лишь потому, что таким юношам, как он, свойственно попадать в подобные переделки. К тому же они с Дарен прошлым летом были практически неразлучны.

— Мистер Дарси как-то объяснил свое вмешательство?

— Насколько я понял, дама вызывала серьезные возражения.

— И к каким же уловкам он прибегнул, чтобы разлучить их?

— Об этом он не сказал, — с улыбкой ответил Фицуильям. — Он лишь поведал мне то, что я теперь говорю вам.

Элизабет замолчала, чувствуя, как с каждым шагом в ней крепнет яростное желание отомстить. Взглянув на нее несколько раз, Фицуильям спросил, отчего она так задумчива.

— Я размышляю о том, что вы мне рассказали, — ответила она. — Поведение вашего кузена меня покоробило. Разве он вправе был судить?

— Вы полагаете, что его вмешательство было бесцеремонным?