40  

Манишевиц пошел в синагогу, говорил там с Богом, но Бог куда-то отлучился. Портной поискал в сердце своем, но не нашел там надежды. Умрет Фанни, и кто он будет? — живой мертвец. Прикинул, не покончить ли с собой, хоть и знал, что не покончит. А все равно прикинуть не мешало. Прикидываю, значит, существую. Он бранил Бога: кто Ты такой — камень, метла, пустота? ну разве можно такого любить? Рванул рубаху, терзал голую грудь, проклинал себя: зачем верил.

Днем он задремал в кресле, ему приснился Левин. Левин стоял перед тусклым зеркалом, охорашивал облезлые переливчатые, не по росту мелкие крылья.

— Раз так, — пробормотал, окончательно просыпаясь, Манишевиц, — может быть, он и ангел, почему нет?

Упросил соседку поглядывать на Фанни и иногда смачивать ей губы, натянул проносившееся пальто, схватил палку, кинул несколько центов в автомат метро, получил жетон и поехал в Гарлем. На такой поступок — идти искать, нисколько в него не веря, черного чародея, чтобы он вернул его жену к жизни калеки, — Манишевиц решился только потому, что дошел в горе до края. И пусть у него нет другого пути, зато он пойдет назначенным ему путем.

Он доковылял до "У Беллы", но оказалось, что там сменился хозяин. Пока Манишевиц переводил дух, он разглядел, что сейчас здесь синагога. Ближе к витрине тянулись ряды пустых деревянных скамеек. Дальше помещался ковчег, его нетесаного дерева створки украшали яркие разводы из блесток; ковчег стоял на амвоне, где лежал развернутый священный свиток, — свешивающаяся на цепочке лампочка роняла на него тусклый свет. Вокруг амвона так, словно они прилипли к нему да и к свитку тоже, сидели, касаясь свитка кончиками пальцев, четверо негров в ермолках. Вскоре они стали читать священную книгу, и до Манишевица сквозь зеркальное стекло витрины донесся их заунывный распев. Один был старик с седой бородой. Один пучеглазый. Один горбатый. Четвертый — мальчик лет тринадцати, не старше. Они согласно раскачивали головами. Растроганный до глубины души знакомой с детства и юности картиной, Манишевиц вошел и молча остановился у порога.

— Neshoma, — сказал пучеглаз, тыча в книгу пальцем-обрубком. — Что это значит?

— Душа. Это слово значит душа, — сказал мальчик. Он был в очках.

— Валяй читай дальше, как там что толкуется, — сказал старик.

— Нам толкования ни к чему, — сказал горбун. — Души — они есть бесплотное осуществление. Только и всего. Вот откуда берется душа. Бесплотность берется из осуществления, и обои, и причинно и по-всякому иному, берутся из души. Ничего выше быть не может.

— Поднимай выше.

— Выше крыши.

— Погоди-ка, — сказал пучеглаз. — Я что-то никак не раскумекаю, что это за штука такая бесплотное осуществление. И как так вышло, что бесплотность и осуществление друг с дружкой связались? — обратился он к горбуну.

— Тут и объяснять нечего. Потому что это неосуществленная бесплотность. Ближе их и быть нельзя, они все равно как сердце с печенкой у нас внутри да что там, еще ближе.

— Теперь ты дело говоришь, — сказал старик.

— Да ты же слова перевернул местами — только и всего.

— Неосуществленное осуществление оно и есть primum mobile,[24] и от него все пошло — и ты, и я, и все и вся.

— И как же это так получилось? Только ты мне по-простому скажи, не путай.

— А все от духа пошло, — сказал старик. — И дух носился поверх воды. И это было хорошо. Так сказано в Библии. Полью из духа Моего на всякую плоть.[25]

— Слышь. А как вышло, что из духа вышло осуществление, если он всю дорогу, как есть, дух?

— Господь един все сотворил.

— Свят! Свят! Да славится имя Твое!

— А этот дух, у него цвет или, скажем, масть есть? — спросил пучеглаз, а сам и бровью не повел.

— Скажешь тоже. Дух, он и есть дух.

— Как же тогда вышло, что мы цветные? — ликующе вперился в него пучеглаз.

— А мы-то тут при чем?

— Ты мне все одно объясни.

— Дух Божий почиет на всем, — ответил мальчик. — И на зеленых листьях, и на желтых цветах. И на золоте рыбок, и на синеве неба. Вот как вышло, что мы вышли цветные.

— Аминь.

— Восхвалим Господа и употребим не всуе имя Его!

— Вострубите в рога,[26] пока не треснет небо. Они замолчали, уставились на следующее слово. Манишевиц приблизился к ним.

— Извиняюсь, — сказал он. — Я ищу Александра Левина. Вы его знаете или нет?

— Да это же ангел, — сказал мальчик.

  40  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×