Адора

Однако князь тоже был разгневан, и вместо того, чтобы попытаться еще раз объяснить ей свое решение, он сказал нарочито насмешливым и грубым тоном:

— Если ты ведешь себя как ребенок, то ты должна и в остальном быть похожей на ребенка. Дети не занимаются любовью каждую ночь.

Сказав эти слова, он повернулся и уже собрался уйти, но ее голос остановил его:

— Я никогда не прощу тебе этого!

В том, как она сказала эти слова, было что-то, что заставило его вернуться к ней и, несмотря на яростное сопротивление, поцеловать.

Она сильно сжала губы, но его юркий язычок быстро разжал их.

— Феодора, моя сладкая Адора. Я люблю тебя! — сказал он нежно.

— Ты очень обидел меня, Александр, — отвечала она, но в голосе уже не слышалось резкости, а руки ее непроизвольно гладили его грудь под сорочкой. — Лучше бы ты ударил меня, чем говорить так. Я знаю, женщина обязана подчиняться мужу, а если она его ослушается, он должен ее побить.

Ее слова изумили Александра.

— Где ты научилась этой ахинее? — удивленно спросил он.

— В гареме султана Орхана. Там всегда говорили, что женщина — существо, полностью подчиненное мужчине. Александр рассмеялся.

— Это мужчина — существо, полностью подчиненное женщине, — сказал он.

Той ночью они не заснули до самого утра. Александр, видимо желая, чтобы Феодора надолго запомнила эти часы перед разлукой, довел ее до полного изнеможения: всякое его касание возбуждало ее до крайности. Он распоряжался ею как повелитель — ее тело подчинялось каждому его жесту, любому его желанию, всякому движению его рук. Но в эту ночь она была королевой, он почти не заботился о себе — главным было доставить удовольствие ей.

Под утро, когда стало казаться, что он подарил ей уже всю свою любовь, Феодора взяла инициативу на себя. Она стала целовать Александра так, что вернула ему его богатырское мужество, и сама опустилась на него сверху.

— Ты помнишь, как я первый раз овладел тобой, красавица? — задыхаясь от неги и страсти, шептал Александр.

— Д-да!

— Тогда ты не думала, что все-таки мы станем мужем и женой?

— Да!

— Ты прелесть, ты — мое прекрасное сладкое вино! — воскликнул он и быстро перевернулся так, что Феодора оказалась под ним.

Она, плохо соображая, что делает, резко сдвинула ноги. Оба тела сотрясла дрожь — настолько сильными сразу после этого стали ощущения. То был прием, которому ее научили в гареме Орхана, но раньше она никогда не пользовалась им. Даже с Александром.

— Ох, мой милый, быстрее, прошу тебя, быстрее! — причитала она, задыхаясь на каждом слоге.

Комната плыла у нее перед глазами, а в теле клокотал настоящий вулкан. Чувствуя приближение озарения, она стала торопить Александра, помогая ему, обхватив его руками за ягодицы и резко вдавливая его в себя при каждом возврате.

— Боже! Ты — ведьма! Я сейчас умру! Остановись, пожалуйста! — воскликнул он. — Иначе я кончу раньше тебя!

Она немного ослабила свои движения, но лишь на несколько секунд.

Их тела сотряслись одновременно. Александр закричал что-то нечленораздельное, выбросив в нее горячий поток семени. Его голова склонилась Феодоре на грудь. Однако Феодора не дала ему успокоиться. Она опять села на него и, взяв в руку его обессиленный фаллос, начала водить им по своему нежному пушку. Через минуту она добилась своего, ее муж опять восстал в своем мужестве, да к тому же настолько сильно, что создавалось впечатление, будто несколько часов любовных игр, которые были в эту ночь, им просто приснились и они только что добрались до постели. На этот раз Александр не дал Феодоре властвовать над своим телом.

— Я должен взять реванш, — проворчал он, и голос его стал даже резок, но Феодора сейчас этого и добивалась.

Раньше она бы никогда не подумала, что ее можно довести до такого состояния, когда захочется, чтобы с ней в постели обращались, как с рабыней.

Александр повернул ее спиной к себе, поставил ее на колени и резким, сильным толчком ввел в нее свой огромный и в этом случае жесткий фаллос.

Ей стало больно от его резких движений, но почему-то в этот раз, в отличие от первой ночи с Орханом, ей хотелось, чтобы эта боль продолжалась как можно дольше, потому что к ней примешивалось просто сумасшедшее наслаждение. Ее даже не смущало, что поза, в которой она сейчас находилась, считалась в Византии для принцессы неприличной. Когда он завершил — а она успела это сделать на сей раз еще раньше, — она повернулась к нему лицом и крепко прижала к себе.