Мое непослушное сердце

Раздела и прижалась всем телом, впечатывая краски в его кожу.

Снова рядом не оказалось кровати. Ей пришлось сбросить подушки с дивана и целовать его, пока оба едва не задохнулись.

Наконец ему удалось отстраниться ровно настолько, чтобы она могла открыться для его вторжения.

— Лили, любимая, — прошептал он, врезаясь в нее с таким же неистовством, с каким создавал свои шедевры. Тело ее было скользким от краски, поэтому она с силой вцепилась в него. Он проникал все глубже энергичными, настойчивыми толчками. Их губы и тела слились, превратившись в единое целое, и вместе они рухнули с края земли в жаркую звездную пустоту.

Потом они долго лежали, целуясь и шепча признания в любви, в которых так давно нуждались. Только когда они отправились в душ, Лили объявила, что не выйдет за него замуж.

— Можно подумать, тебя кто-то об этом просил.

— Не сразу, — продолжала она, игнорируя укол. — Я хочу немного пожить с тобой в идеальном богемном грехе.

— Только не уговаривай меня снять квартиру без горячей воды где-нибудь в Нижнем Манхэттене.

— Нет. Но и не в Мехико. В Париже! Представляешь? Я стану твоей музой.

— Дорогая Лили, разве не знаешь, что ты уже моя муза?

— О, Лайам, я так тебя люблю… Мы вместе, в студии Шестого округа, принадлежащей старушке в древних костюмчиках от Шанель. Ты, твой гений и твое великолепное тело.

И я со своими покрывалами. Вино, краски и Париж. Париж!

— И все это твое. — Он раскатисто засмеялся, намыливая ее грудь. — Я уже сказал, что люблю тебя?

— Конечно, — счастливо улыбнулась Лили, глядя в его темные, горящие страстью глаза. — Я повешу под крышей ветряные колокольчики.

— Которые не дадут мне спать, так что придется любить тебя всю ночь.

— Я действительно люблю колокольчики.

— А я — тебя.

Кевин отрешенно наблюдал, как стрелка спидометра ползет вверх.

Восемьдесят семь… восемьдесят восемь…

Он мчался на запад по платному шоссе, мимо пригородов Чикаго, и если понадобится, не бросит руль до самой Айовы.

Все, что угодно, лишь бы унять беспокойство, гнавшее его неизвестно куда. Лишь бы перестать думать о пустяках и сосредоточиться на главном. Сборы начинаются завтра утром. А до того он будет гнать машину куда глаза глядят. Ему необходимо прочувствовать скорость. Холодок опасности.

Девяносто… девяносто два…

С соседнего сиденья соскользнули документы, касающиеся развода. Их прислал сегодня утром адвокат Молли. Почему она не поговорила с ним, прежде чем начала процедуру?

Он пытался взять себя в руки, перечисляя все, что сейчас было самым важным, Ему осталось каких-то пять-шесть лет полноценной игры…

Он пока не вылетел из «Чикаго старз»…

Он не может позволить себе роскошь жить с женщиной, требующей постоянного внимания…

И так далее, и тому подобное… Наконец Кевин настолько устал от собственных мыслей, что вдавил педаль акселератора в пол.

Последний раз он виделся с Молли месяц и четыре дня назад, так что не мог винить ее за то, что выбился из графика тренировок и не просмотрел все записи игр, которые привез с собой. Вместо этого он занимался скалолазанием, сплавлялся по горным рекам, летал на параплане. Но ни в чем не находил удовольствия.

Единственным светлым пятном оставался телефонный разговор с Лили и Лайамом. Оба были счастливы.

Руль завибрировал под ладонями Кевина, но он ловил гораздо больший кайф, ныряя вместе с Молли с утеса.

Девяносто пять…

А тот день, когда она опрокинула каноэ?

Девяносто шесть…

Или когда он лез на дерево за Марми?

Девяносто семь…

Или лукавые искорки в ее глазах?

А когда они занимались любовью… С ума можно сойти!

Вот это был кайф! Самые потрясающие минуты в его жизни.

Но теперь радость оставила его. Кевин испытывал куда более острые ощущения, катаясь с Молли на велосипедах по дорожкам лагеря, чем сейчас, когда на спидометре «феррариспайдера» было девяносто восемь.

Спина стала мокрой от пота. Если шина сейчас лопнет, он никогда больше не увидит Молли. Не успеет сказать, что она была права с самого начала. И он действительно боялся.

Вернее, трусил.

Потому что влюбился в нее.

Когда он осознал это, все сразу встало на свои места.

Кевин снял ногу с педали и бессильно откинулся на сиденье, как от сильного удара в грудь.

Лили пыталась объяснить ему, и Джейн Боннер тоже, но он не желал ничего слушать. В глубине души он считал, что как личность не сумеет оправдать ожиданий родных и друзей, поэтому и пытаться не стоит. Это не означает, что он готов провести остаток дней, мучаясь от приобретенных в детстве комплексов.